Утром мы застали Веру и еще двадцать пять сотрудников кафедры в спортзале. Ухтомская давала инструктаж, рассаживая новых чтецов.

Вид у Веры был, как у тонированного «Мерседеса» последней модели. Достоевский хорошо написал про такой вид: «ходит как приказчик от парикмахера и лорнет в глазу». Пожалуй, Вере действительно не хватало только лорнета. Вика тихо вздохнула, посмотрела на меня и молча кивнула нашим общим мыслям. Этот дисбаланс в личности Ухтомской создавал ощутимое напряжение вокруг нее. Напряжение гулко позвякивало, как при легких ударах по стальной крышке барабана ханга. Казалось, что сейчас эти звуки метафизического экзистенциального разброда противоречивой Вериной натуры, сочетавшей пытливый ум настоящего ученого, талант исследователя, исполинские амбиции и абсолютное неумение договариваться с людьми на взаимовыгодных условиях, стали настолько громкими, что их можно было услышать физически.

Все это было бы смешно, если бы нас просто пригласили посмотреть на возню со стороны, но, к сожалению, нужно было работать. Сейчас проблема заключалась в том, что застали Веру Ухтомскую во всем блеске внезапно обрушившихся на нее руководящих полномочий не только мы с Викторией, но и действующая заведующая кафедрой Людмила Ивановна Ларькова, которая послушно прибыла утром в университет сразу из аэропорта.

– Как у вас тут дела? – поздоровавшись с членами кафедры и выразив особую благодарность заведующей, поинтересовалась Вика.

– Не очень понятно, зачем снимать с занятий весь педсостав, – хитро сощурившись, изобразила улыбку Людмила Ивановна. – Хватило бы и пятерых-шестерых человек. Но мы уважаем распоряжение ректора. Постараемся найти ваши чумачечие письмишки. Не дай мне бог сойти с ума, да ведь, как говорится?!

Последние слова Ларькова произнесла с особым ядом. И без того искусственная улыбка Ухтомской скособочилась еще заметнее и в конце концов сползла с ее лица ленивым ужом.

Вика снова обратилась к членам кафедры, которые сидели теперь за своими столами, как прилежные ученики, которых согнали в их свободный день прослушать лекции по пожарной безопасности от штатного ОБЖника. Впрочем, при демонстративном снижении значимости мероприятия со стороны заведующей кафедрой другого ждать и не приходилось.

На слова о пользе отечеству, благодарности от Следственного комитета преподаватели среагировали лишь с вежливым вниманием. Чуть больше энтузиазма в глазах появилось при упоминании возможности публикации материалов исследования в вожделенных журналах Скопус и Вос, однако хитрый Борисоглебский тут же сообразил, что по горячим следам такие тексты обнародованы быть не могут. Когда Виктория подтвердила, что должно пройти не менее пяти лет, интерес снова заметно угас.

Все члены кафедры были уверены, что Шляпник виновен, а ищут они лишь дополнительные доказательства по еще не обнаруженным эпизодам. По понятным причинам в истинный смысл операции посвящать лишних людей никто не собирался. Конечно, знай преподаватели, что, возможно, настоящий Правдоруб все еще на свободе, «чумачечие письмишки» начали бы откапывать со скоростью, которой позавидовали бы расхитители фараоновских гробниц. Но таковы издержки секретности.

– Немного приглядывай, чтобы без лишних конфликтов, – попросила меня Виктория, которая сама в это время уединилась в кабинете Ларьковой для разговора с Мняцакяном, лично приехавшим по заявленному экстраординарному поводу.

Теперь Мняцакян больше не смотрел на Викторию, как на говорящую собачку. Изыскания филологов неожиданно перестали противоречить следственным находкам. Судя по всему, бывшие муж и жена действовали сообща: Шляпник сознался в преступлениях, на которые его надоумила Инна, а камеры видеонаблюдения это подтвердили. Мозг операции, конечно, – супруги Берги, исполнитель – Шляпник. Именно поэтому речевая манера в оригинальных письмах Шляпника и в тех, которые были отправлены специально для убийств, отличались. Последние были записаны под диктовку Инны. Отсюда и признаки женской речи в письмах, написанных от лица мужчин.

Я уже знал все, о чем будет сказано в этой приватной беседе. Во-первых, мы почти уверены, что составитель четырех найденных и установленных жалобных писем Правдоруба – женщина. Во-вторых, наш условный Правдоруб скорее всего психически совершенно здоров. То есть, конечно, здоров в той степени, в которой может быть здоров человек, убивший четверых. Однако мы более чем уверены, что Правдоруб не состоит на учете у психиатров, вменяем и преследует своими убийствами вполне конкретную цель. В-третьих, третье и четвертое письма указывают на то, что Правдоруб знаком со специальной терминологией, принятой у городских архитекторов, хорошо ориентируется на местности, умеет читать строительную кадастровую документацию, не ошибается в определении сторон света.

Обычно речевое поведение среднестатистической женщины демонстрирует приблизительное ориентирование на местности, поэтому мы можем предположить, что в данном случае речь идет о профессиональных навыках. Правдоруб, как и сам Шляпник, имеет либо архитектурное, либо строительное образование.

Когда в третьем письме нам встретилась сугубо канцелярская фраза:

«так, заправка на улице Красного Октября выступает за красную линию застройки почти на метр двадцать, нарушает допустимую дистанцию между пожароопасными объектами и жилой застройкой», мы не придали ей особого значения.

Однако в четвертом письме, содержавшем жалобу на директора банка Гартмана, вновь появилась схожая терминология, и это уже нельзя считать простым совпадением.

«Отстроив дом в коттеджном поселке «Волна», этот, с позволения сказать, господин не остановился на достигнутом. Участка ему показалось мало, и он возвел капитальные строения (баня, гараж для лодок) в северной части участка, выходящей на берег реки. Таким образом, баня и гараж расположены менее чем в десяти метрах от уреза воды по среднему уровню. То есть перегорожена часть береговой линии, что ограничивает право обычных людей на доступ к водоему».

В-четвертых. По невероятному стечению обстоятельств единственная женщина в окружении Шляпника, которая соответствует всем указанным параметрам, не так давно сама стала нашей клиенткой по делу о вреде деловой репутации. Инна Берг, бывшая жена Шляпника, которая училась с ним в одной группе в архитектурном институте.

Ну и в-пятых, следствием подтвердилось довольно быстро то, что второй муж Инны Берг действительно был аффилирован с одним из убитых – директором «Алоиза кредит банка», является учредителем банка, а также имел с убитым директором Гартманом конфликт из-за дележа прибыли.

Видимо, дополнительных вопросов и возражений у Мняцакяна не возникло, потому что Виктория вернулась в зал буквально через пятнадцать минут.

– Ну завертелась каруселька, – сказала тетка, убедившись, что чтение медленно, но верно идет.

Впрочем, в особой спешке теперь уже не было нужды: Виктория собиралась оставить операцию на Веру и отправляться домой. По этому поводу Вика пригласила Ухтомскую на экстренное совещание в то самое кафе рядом с университетом, в котором проходила наша первая встреча и сакраментальный разговор о девственности Гоголя. Я отправился с ними.