Дженни была всего лишь девица легкого поведения, а Соврези презирал подобных женщин, но скорбь ее была так очевидна и казалась такой глубокой, что он искренне посочувствовал даме.

– Вы страдаете, сударыня? – спросил он.

– Да, сударь, ужасно!

Захлебнувшись слезами, она спрятала лицо в носовой платок.

«Понятно, – подумал Соврези. – Эктор дал ей отставку. А мне предстоит деликатно залечить рану, внушив, что примирение невозможно».

Мисс Фэнси продолжала плакать; он взял ее руку и осторожно, преодолевая сопротивление, отвел от лица.

– Не надо огорчаться, – промолвил Соврези.

Она подняла на него огромные заплаканные глаза и спросила:

– Вы уже знаете?

– Я ничего не знаю, поскольку вы просили меня ни о чем не спрашивать Тремореля, но я догадываюсь.

– Он больше не хочет меня видеть. Он прогнал меня, – печально сообщила мисс Фэнси.

Соврези призвал на помощь все свое красноречие. Сейчас ему нужно быть убедительным и банальным, добрым, но твердым. Придвинув стул, он сел рядом с мисс Фэнси.

– Дитя мое, – начал он, – соберитесь с силами и попытайтесь смириться. Увы, ваша связь, как и все подобные связи, начинающиеся с каприза и разрываемые по необходимости, не имеет будущего. Молодость не вечна. Приходит в жизни час, когда, хочешь не хочешь, приходится прислушиваться к властному голосу рассудка. Эктор не бросает вас, и вы это прекрасно знаете. Просто он понимает, что ему необходимо обеспечить свое будущее, построить жизнь на прочной семейной основе, он испытывает потребность в домашнем уюте…

Мисс Фэнси перестала плакать. Характер взял свое, и вспыхнувшая ярость мгновенно высушила слезы. Мисс Фэнси вскочила, опрокинув стул, и, не в силах устоять на месте, заметалась по номеру.

– И вы верите, сударь, что Эктор беспокоится о своем будущем? – спросила она. – Могу лишь сказать, что вы плохо знаете его характер. Он мечтает о домашнем уюте, о семье? Он всегда думал и думает лишь о себе. Да будь у него совесть, разве стал бы он у вас приживалом? Разве у него нет рук, чтобы заработать на хлеб себе и мне? Поверьте, мне было стыдно просить у него денег, зная, что он берет их у вас.

– Но, дорогое дитя, он ведь мой друг.

– А вы смогли бы так?

Смущенный логикой этой простой девушки, которая судила своего любовника, как судят в народе – резко, без оглядок на условности, придуманные в хорошем обществе, – Соврези не знал, что ответить.

– Кто-кто, а я-то его знаю, – продолжала Дженни, все сильней распаляясь от воспоминаний. – Всего лишь раз он сумел обмануть меня – в то утро, когда пришел объявить, что кончает с собой. И я, дура, поверила, что он умер, и плакала. Чтобы он покончил самоубийством?! Нет, он слишком любит себя и слишком труслив. Да, я люблю его, это сильней меня, но я его не уважаю. Такова наша женская судьба – любить мужчин, которых мы презираем.

Дженни, должно быть, слышали в соседних номерах: она говорила во весь голос, чуть ли не кричала, и при этом отчаянно жестикулировала, а время от времени стучала кулаком по столу, так что звенели бутылки и стаканы.

Соврези даже несколько забеспокоился, что подумает о нем гостиничная прислуга, которая знает его и видела, как он сюда входил. Он уже начал жалеть, что пришел, и изо всех сил пытался успокоить мисс Фэнси.

– Но Эктор вас так не оставит, – убеждал он ее. – Эктор даст вам некоторое вспомоществование.

– Да плевала я на его вспомоществование! Очень он мне нужен! Пока у меня есть руки и глаза, мне ничья милостыня не нужна. Он заставил меня сменить имя, хотел приучить к благородным манерам. Больно надо! С сегодняшнего дня покончено и с мисс Фэнси, и с роскошью. Есть только Пелажи, и она сумеет заработать свои пятьдесят су в день и ни в чем не нуждаться.

– Нет, – запротестовал Соврези, – вам не придется…

– Что не придется? Работать? А мне нравится работать, я не лентяйка какая-нибудь. Кончено, я возвращаюсь к своей прежней жизни. Думаете, я была несчастлива тогда? Я завтракала хлебцем за одно су и жареным картофелем тоже за одно су, а выглядела не хуже, чем сейчас. В воскресенье меня водили поужинать в кафе «Турка» за тридцать су. А уж веселились мы! За один вечер я там хохотала больше, чем за все годы, проведенные с Треморелем.

Она уже перестала плакать, забыла про злость и смеялась. Она мечтала о кулечках жареного картофеля и об ужинах в кафе. Соврези изумлялся. Он и представления не имел о характере парижанки, отвратительной и прекрасной, непостоянной, нервической, переменчивой, которая одновременно плачет и смеется, ласкает и царапает; мимолетная мысль может мгновенно заставить ее забыть о недавних переживаниях.

– Короче, плевать я хотела на Эктора, – уже спокойно заявила мисс Фэнси, совершенно забыв, что недавно говорила обратное. – Он меня интересует не больше, чем восемь лет назад, но я не потерплю, чтобы он вот так оставил меня. Он не сможет сказать, что бросил меня ради другой любовницы. Я не позволю.

Мисс Фэнси относилась к тем женщинам, которые руководствуются не рассудком, а чувством; спорить с ними – безумие: несмотря на самые убедительные аргументы, навязчивая идея возникает у них снова и снова, подобно тому как проткнутая в бутылку пробка подходит к горлышку всякий раз, когда наливаешь вино.

Соврези, до сих пор не понимавший, чего ради она пригласила его, подумал, что ему нелегко будет сыграть роль, которую он для себя наметил. Но он был терпелив.

– Дорогое дитя, я вижу, вы меня не поняли и даже не выслушали. Я вам сказал, что Эктор намерен жениться.

– Он! Жениться? – воскликнула Дженни с одним из тех насмешливых бульварных телодвижений, которые можно назвать жаргоном жестикуляции. Потом, задумавшись на миг, спросила – Значит, это правда?

– Уверяю вас, – ответил Соврези.

– Нет, тысячу раз нет! Это немыслимо. У него любовница, я знаю, уверена, у меня есть доказательства. – Улыбка Соврези помогла Дженни преодолеть нерешительность: – А что же тогда означает записка, которую я нашла у него в кармане полгода назад? – запальчиво крикнула она. – Подписи на ней нет, но она может принадлежать только женщине.

– Записка?

– Да, и она не оставляет никаких сомнений. Вы спросите, почему же я не сказала ему о ней? Да потому что не посмела. Я люблю его и струсила. Подумала: «Если я скажу ему, а он и вправду любит другую, это будет конец, я потеряю его». Поставленная перед выбором делить его с другой женщиной или расстаться, я выбрала первое. Я убивалась, смирялась с унижением, пряталась, чтобы выплакаться, обнимала его, изображая радость, а сама искала у него на лице следы чужих поцелуев. И верила, что он вернется ко мне. Дура безмозглая! Я даже ни разу не устроила ему скандала из-за той женщины, которая заставила меня так страдать.

– И что же вы теперь собираетесь делать?

– Не знаю. Все, что угодно. Я промолчала про ту записку, но сохранила ее. Это мое оружие, и я им воспользуюсь. Когда захочу, я узнаю, кто она, эта женщина, и тогда…