Ах, если бы он не вмешивался, куда не надо, она бы даже смогла простить ему то, что он женился на ней, принудила бы себя относиться к нему терпимо, покорилась бы необходимости изображать любовь, которой нет в ее сердце. Но теперь он вредит ей. Так неужели она позволит, чтобы из-за его дурацкой прихоти порвалась связь, ставшая для нее смыслом жизни? Неужели она допустит, чтобы муж, бывший для нее тем же, чем ядро для каторжника, разрушил ее счастье?

Берта не сомкнула глаз. Для нее это была одна из тех ужасных ночей, в какие задумывают преступления. Только после завтрака ей удалось оказаться в бильярдной наедине с Эктором.

– Это правда? – спросила Берта.

У нее было такое страшное лицо, что он испугался.

– Что правда? – пробормотал он.

– То, что вы женитесь.

Эктор ответил не сразу. Он раздумывал, пойти ли на объяснение или попытаться избегнуть его. И все-таки, задетый властным тоном Берты, ответил:

– Да!

Ответ сразил ее. До сих пор у нее была тень надежды. Она-то думала, что в любом случае он попробует разубедить ее, примется врать. Бывают обстоятельства, когда ложь оказывается вернейшим доказательством любви. Но он признался. И это ее раздавило; ей не хватало слов, чтобы выразить все, что она чувствует.

Де Треморель незамедлительно стал приводить оправдания своему поведению. Не может же он вечно жить в «Тенистом доле»?! Что значат при его вкусах и привычках пятнадцать тысяч ренты? Тридцать лет – самое время подумать о будущем. Куртуа дает за дочерью миллион, а после его смерти они получат сумму куда значительней. Неужели он упустит этот единственный в своем роде случай? Само собой, Лоранс его совершенно не интересует, главное – приданое. Самым гнусным и низким образом он возводил напраслину на себя, клялся, что для него этот брак – всего лишь сделка: он продает за деньги свое имя и титул.

Берта остановила его взглядом, исполненным невыразимого презрения.

– Перестаньте трусить и лгать, вы же любите Лоранс.

Де Треморель возмутился и попытался протестовать.

– Хватит, – прервала его Берта. – Другая женщина стала бы упрекать вас, я же открыто заявляю: этот брак не состоится, я против него. Советую: откажитесь от своего намерения, не вынуждайте меня идти на крайности.

Яростно хлопнув дверью, она вышла. Взбешенный Треморель не мог прийти в себя. «Как она со мной разговаривала! Точно она королева, а я мужлан, которого она возвысила до себя. Она, видите ли, не желает, чтобы я женился!»

Однако, несколько поостынув, граф забеспокоился. Если он станет упорствовать, не приведет ли Берта свои угрозы в исполнение? Да, тут можно не сомневаться. Эктор чувствовал: она из тех женщин, которые никогда не отступают; ни страх, ни обычная осмотрительность не способны ее остановить.

Он догадывался, а вернее, даже знал, что именно она сделает. Однажды во время грандиозного скандала из-за мисс Фэнси Берта заявила: «Я признаюсь во всем Соврези, и бесчестье свяжет нас сильней, чем церковный обряд и запись в мэрии». Вот оно средство, которое она собирается использовать, чтобы воспрепятствовать столь ненавистному для нее браку!

При мысли, что друг обо всем узнает, де Треморель содрогнулся. «Что предпримет Соврези, если Берта все расскажет ему? – думал граф. – Попытается меня убить. На его месте я действовал бы точно так же. Нам придется драться на дуэли. Предположим, он промахнется. Тогда я, если застрелю его, буду вынужден бежать из Франции. Но в любом случае мой брак расстроится, и я навсегда останусь в объятиях Берты».

Сколько ни ломал он голову, но выхода из этой чудовищной западни не видел. И тогда Эктор решил выждать. Он тайком ходил к г-ну Куртуа, потому что действительно влюбился в Лоранс. Выжидал, снедаемый тревогой, разрываясь между настояниями Соврези и угрозами Берты.

Как он ненавидел эту женщину, подавившую его, женщину, чья воля заставляла его гнуться, как лозу! Ничто не могло поколебать ее безжалостную решимость. Для нее существовала только ее навязчивая идея. Эктор думал, что ее обрадует разрыв с Дженни. Но когда на другой день после разрыва с нею он сказал: «Берта, я больше никогда в жизни не увижусь с мисс Фэнси», она насмешливо бросила: «Мадемуазель Куртуа будет вам искренне признательна».

В тот же вечер Соврези, проходя по двору, увидел у калитки посыльного, который делал ему таинственные знаки. Соврези подошел и поинтересовался:

– Что вам угодно, милейший?

Посыльный осмотрелся, проверяя, не следит ли кто за ними.

– Сударь, мне велено передать вам записку, – поспешно и чуть ли не шепотом отвечал он. – И еще мне приказали отдать ее только вам в собственные руки и попросить, чтобы вы прочли ее без свидетелей. – С этими словами посыльный сунул Соврези запечатанный конверт и, подмигнув, добавил: – Это от дамы, так что сами понимаете.

Повернувшись спиной к дому, Соврези вскрыл конверт и прочитал:

«Милостивый государь!

Вы окажете безмерную услугу несчастной девушке, если соблаговолите прийти завтра в Корбейль в гостиницу „Бель имаж“, где Вас будут ждать в любое время дня.

Ваша покорная слуга

Дженни Фэнси».

У записки был постскриптум:

«Умоляю, заклинаю Вас: только не проговоритесь господину графу де Треморелю».

«Ну-ну, – подумал Соврези. – Похоже, наш дорогой Эктор рассорился с любовницей. Значит, у этого брака неплохая перспектива».

– Сударь, – прервал его мысли посыльный, – мне поручили принести от вас ответ.

– Передайте, – бросив ему монету в сорок су, сказал Соврези, – я приду.

Погода на следующий день стояла холодная и сырая. Висел туман, такой густой, что в десяти шагах ничего не было видно. Тем не менее после завтрака Соврези взял ружье и свистнул собак.

– Пройдусь по лесу Мопревуар, – объявил он.

– Превосходная мысль, – заметил Эктор. – Будем надеяться, что в лесу тебе удастся увидеть мушку своего ружья.

– Ничего, мне бы только фазана разглядеть…

Но охота была лишь предлогом. Выйдя из «Тенистого дола», Соврези свернул направо, на корбейльскую дорогу, и уже через полчаса был, как и обещал, в гостинице «Бель имаж».

Мисс Фэнси ждала его в большом номере с двумя кроватями, который ей предоставляли всякий раз, поскольку она была одной из постоянных клиенток гостиницы. Глаза ее покраснели от недавних слез, а мраморная бледность лица свидетельствовала о бессонной ночи. На столе у камина, где пылал огонь, стоял завтрак, но она к нему не притронулась.

Когда вошел Соврези, Дженни поднялась ему навстречу и дружески протянула руку.

– Спасибо, большое спасибо, что пришли, – сказала она. – Вы очень добры.