Их первые свидания питались не столько любовными признаниями, сколько речами, проникнутыми ненавистью. Они слишком полно, слишком остро ощущали всю низость своего поведения, а потому искали себе оправданий. Они все время пытались себя убедить в том, что Соврези смешон и ничтожен. Как будто, если бы даже так оно и было, это могло их оправдать!

Коль скоро наш мир так дурно устроен, что доверчивость в нем – признак глупости, то добряк Соврези, которого обманывали чуть ли не у него на глазах, в его доме, и впрямь был глуп. Он был глуп, потому что верил жене и другу. Он ни о чем не догадывался и каждый день радовался при мысли о том, что еще немного помог Треморелю, поддержал его. Каждому встречному и поперечному он твердил: «Я счастливейший из людей!»

Правда, Берта изощрялась в неслыханном двуличии, чтобы не разрушать его прекрасных иллюзий. Некогда капризная, своевольная, изводившая мужа вечными причудами, она теперь разыгрывала покорность, доходившую до самоотвержения, и ангельскую доброту. Будущее ее романа зависело от Соврези, и она готова была на что угодно, лишь бы не поколебать его простодушной уверенности даже самым легким подозрением. Она платила ту же чудовищную дань, что все неверные жены, которых страх и непрестанная опасность толкают на самое постыдное и бесчестное притворство.

Любовники были так осторожны, что – небывалый случай! – никто вокруг ни о чем не подозревал. И все-таки Берта не была счастлива. Любовь не принесла ей того райского блаженства, какого она ждала. Она думала воспарить к облакам, а приходилось мириться с прозой жизни и постоянно трястись от страха, то и дело прибегая к пошлой и жалкой лжи.

Быть может, она догадывалась, что Эктору была дорога не столько она, сколько месть? Что главное его наслаждение состояло в том, что он отнял жену у друга, которому мучительно завидовал?

И в довершение всего Берта ревновала! Несколько месяцев она не могла добиться от Тремореля, чтобы он порвал с мисс Фэнси. Всякий раз, стоило Берте набраться решимости и коснуться этой унизительной для нее темы, граф приводил в ответ один и тот же довод, быть может, разумный, но обидный и оскорбительный:

– Прошу вас, подумайте. Благодаря мисс Фэнси мы можем чувствовать себя в безопасности.

На самом деле он мечтал избавиться от Дженни, но это было не так-то просто. Бедная девушка находилась на грани нищеты и с тем бо́льшим упорством и отчаянием цеплялась за Эктора. Она часто закатывала ему сцены, твердя, что он уже не тот, какой раньше, что он к ней переменился. Она грустила, плакала, и глаза у нее постоянно были красными от слез. Однажды, несколько часов понапрасну прождав любовника, она в приступе ярости обрушилась на него с необычными угрозами.

– У тебя другая любовница, – кричала она, – я знаю, у меня есть доказательства. Попробуй только бросить меня ради нее, и я ей отомщу. Клянусь, я не пощажу никого и ничего.

Граф де Треморель не придал никакого значения угрозам мисс Фэнси. Они только ускорили его разрыв с ней. «Она становится невыносима, – думал он. – Если когда-нибудь я не явлюсь на свидание, она, пожалуй, притащится за мной в „Тенистый дол“ и устроит безобразный скандал».

Наконец, подстегиваемый жалобами и слезами Берты, он собрался с духом и поехал в Корбейль, решив во что бы то ни стало порвать с Дженни. Готовясь к окончательному объяснению, он принял все мыслимые меры предосторожности, приготовил разумные доводы, правдоподобные предлоги.

– Пойми, Дженни, – увещевал он, – пора нам взяться за ум и на некоторое время прервать наши свидания. Я разорен, ты знаешь, и спасти меня может только женитьба.

Эктор ждал ужасной вспышки ярости, душераздирающих воплей, истерики, обморока. К величайшему его изумлению, мисс Фэнси не произнесла ни слова. Она только стала белей, чем ее воротничок, губы, всегда такие яркие, побледнели, глаза налились не кровью, а желчью.

– Значит, – наконец выдавила она, стиснув зубы от еле сдерживаемой ненависти, – значит, ты женишься?!

– Увы, иного выхода нет, – с лицемерным вздохом отвечал он. – Вспомни, что последнее время, для того чтобы тебе помочь, мне приходилось брать в долг у друга. Но не всегда ведь его кошелек будет в моем распоряжении!

Мисс Фэнси схватила Эктора за руки и подвела к окну, поближе к свету. Там, впившись в него пристальным взглядом, словно надеясь, что взгляд этот исторгнет правду из самой глубины его души, она медленно, отчеканивая каждое слово, произнесла:

– Значит, ты вправду бросаешь меня только ради того, чтобы жениться?

Высвободив руку, Эктор прижал ее к своему сердцу.

– Клянусь честью! – отвечал он.

– Тогда придется тебе поверить.

Она отошла от окна. Спокойно, словно ничего не произошло, остановилась перед зеркалом, надела шляпку, завязала ленты изящным бантом. Собравшись, она снова подошла к Треморелю.

– В последний раз, – спросила она, как могла твердо, хотя в глазах у нее блестели слезы, – в последний раз скажи мне, Эктор, все кончено?

– Иного выхода нет.

Эктор не заметил, что лицо Дженни исказилось злобой, а губы дрогнули, словно с них готов был сорваться язвительный ответ, но она сразу же спохватилась и после минутного раздумья сказала:

– Я ухожу, Эктор. Если это правда, что ты покидаешь меня из-за женитьбы, обещаю тебе: ты никогда больше обо мне не услышишь.

– Полно, деточка! Я надеюсь, что мы с тобой останемся друзьями.

– Ладно! Но если ты расстаешься со мной, как я опасаюсь, ради новой любовницы, запомни, что я тебе сейчас скажу: и ты, и она – вы оба погибли. – Дженни отворила дверь, граф хотел взять ее за руку, но она его оттолкнула: – Прощай!

Эктор бросился к окну – убедиться, что она ушла. Да, она смирилась: он видел, как она удалялась по улице, ведущей на вокзал.

– Что же, – сказал он себе, – это было тяжко, но все-таки лучше, чем я ожидал. Что ни говори, Дженни – славная девушка.

Говоря мисс Фэнси о женитьбе, граф де Треморель не лгал, вернее, лгал лишь наполовину. На этот счет действительно шли разговоры, и хотя дело продвинулось не так далеко, как утверждал граф, некоторые предварительные шаги позволяли надеяться на скорое и успешное его завершение.

Идея исходила от Соврези, сейчас особенно старавшегося достойно завершить свои труды по спасению друга. Как-то вечером с месяц назад он увел Тремореля после ужина к себе в кабинет.

– Удели мне четверть часа, – сказал он, – а главное, не давай скоропалительного ответа. Предложение, которое я собираюсь тебе сделать, заслуживает, чтобы подумать над ним самым серьезным образом.

– Если надо, я умею быть и серьезным.

– Начнем с ликвидации твоего имущества. Она еще не закончена, но уже достаточно продвинулась, чтобы можно было предвидеть результаты. Сейчас я вправе смело утверждать, что у тебя останется триста-четыреста тысяч франков.