Шотландец мрачно хохотнул:

— А! Конечно, я предпочел бы Пиквика или Микобера, но они уже были разобраны… И тогда я удовлетворился тем персонажем, которого я играю лучше всего. Крук. Старьевщик из «Холодного дома»… тот, который превратился в кучку золы, помните? Хотя у меня в последнее время такое ощущение, что я превращаюсь скорее в лаву…

В этот момент в дверях нарисовался Мишель. Куртка прямого покроя с петлицами обтягивала его плечи и брюхо; навощенная каскетка плохо прикрывала плешь. Я предположил, что он решил представить молодого Копперфилда, попавшего в пользующийся дурной славой район Блекфраерс. Отстранив раздраженным жестом охранника, он едва удостоил взглядом старого книготорговца и долго разглядывал меня.

— Это ты, разумеется, — пробормотал он. — Ну и что это за история с…

— Если позволишь, Мишель, то не прямо с порога… Я хочу сперва посетить твой музей, выпить стаканчик… Глупо было бы испортить твой маленький праздник скандалом, как ты полагаешь?

— Ты пьян.

— Так точно!

Он колебался всего лишь мгновение, затем кивнул охраннику и исчез. А двери остались широко распахнуты.

— Сезам! — гоготнул Крук. — Что вы ему там написали в вашей записочке? У него был какой-то странный вид…

— Почти что ничего. Я спросил у него, смотрел ли господин Дик регистрационную книгу Британских железных дорог за седьмое июня одна тысяча восемьсот семидесятого года…

Шотландец пожал плечами и вошел в дом передо мной.

Мне понадобилось некоторое время на то, чтобы мои глаза привыкли к колеблющемуся свету свечей, отражавшемуся в навощенном паркете, дрожавшему на дубовых стенных панелях и заставлявшему дверные ручки вспыхивать воспоминаниями о каком-то пожаре. Довольно просторная гостиная, в которую мы сразу попали, была полна народу: мужчины и женщины сидели на диванчиках, облокачивались на каминную доску или, сбившись в маленькие группки, прохаживались осторожными шажками в пространстве между столом и креслами, как киноактеры, придерживающиеся прочерченной на полу меловой линии, чтобы не вывалиться из кадра. В эту комнату набилось, наверное, человек тридцать. Все, или почти все, важно беседовали, но я их почти не слышал. Возможно, по причине виски. И этого гула у меня в ушах. Их голоса, смешиваясь, производили уже не больше шума, чем шепоточки в исповедальне; слова улетали в открытые окна, чтобы, кружась, как опавшая листва, замереть в цветниках или на траве.

Вместе с ними улетучивалось и мое хорошее настроение.

Пексниф. Боффин. Мардстон. Бетси Тротвуд и господин Дик. Билл Сайкс. Феджин. Пиквик и пиквикисты. Там были все. Все, кроме Эстеллы.

— Впечатляюще, — пробормотал я.

— И это еще не все! Вон за той дальней дверью — коридор, в который выходят ряд комнат. В каждой из них Мишель хочет создать интерьер, описанный в одном из романов Диккенса, с восковыми фигурами, представляющими персонажей… Чистый музей Тюссо…

Жилеты, белые манишки, рединготы. Крахмальные воротнички. Большие шелковые галстуки. Шиньоны, витые шнурки. Корсажи с бесконечными рядами пуговиц, увенчанные камеей или брошью. Кружевные чепчики. На столике с выгнутыми ножками приветствовали друг друга с дюжину пар кремовых перчаток. В стойке для зонтов трости с набалдашниками и омбрельки сплетничали так же чинно, как и их владельцы. А наверху на вешалке дремали капоры, котелки, цилиндры — плоды, отяготившие древо элегантности. Я поднес руку ко лбу.

— Что мы здесь делаем, Крук?

Шотландец странно посмотрел на меня.

— Вы имеете в виду — конкретно здесь или вообще в этом мире?

— Кто все эти люди?

— Вы. Я. Члены, друг мой. Члены Диккенсовского клуба.

Он уже нашел дорогу к бару и теперь тащил меня за локоть.

— Вот, к примеру, Сэм Уэллер, вон там, в своем полосатом жилете и в шляпе форейтора… Он делает вид, что не узнает меня, но я имел с ним дело в больнице, когда пытался лечиться от запоев: он — гастроэнтеролог и пьет как свинья…

— Но какое отношение имеют к Диккенсу все эти куклы?

— Очевидно, прямое, хоть и не по своей воле. Сегодня они ряженые и поэтому чувствуют себя большими ловкачами, но они не знают, что те штаны, рубашки, платья и пиджаки, которые они носят каждый день, — еще более смешные маскарадные костюмы! Карикатурные. Гротескные. Ничтожные. Типично диккенсовские, на мой взгляд… только менее живописные и веселые. Они — персонажи. Как вы. Как я… Виски?

— Да. А эти? По-моему, я их знаю…

— Конечно вы их знаете! Пуссены… иначе — Микоберы… в жизни — брат и сестра, на сцене — супруги. Она здесь хранительница английского отдела, он — библиотеки… ему я и производил мои поставки… Ну-ну, малыш, никакого льда! Не заставляй нас запивать его! — И он вырвал стаканы из рук слуги в тот момент, когда Пуссен-самец проходил мимо, подчеркнуто отворачиваясь от нас.

— Go to hell![38] — проворчал Крук ровно настолько громко, чтобы тот мог его услышать. — Смотри лучше, как твоя сестрица сметает закуски… Аппетит акулы и мозги инфузории… и этот — какое убожество! Уверен, он даже не знает, что такое пунш! Да что там, ему же для красноты рожи гримироваться пришлось… Я был бы куда лучше… Но вообще-то нет. Ни за что на свете не хотел бы я конкурировать с Даблъю Си Филдсом — самым великим Микобером всех времен, в версии Кьюкора… Этот человек, Даблъю Си, вошел в мое сердце… Вы помните его поговорку? «Всегда надо иметь при себе маленькую бутылочку виски — на случай укуса змеи. И всегда надо иметь при себе маленькую змею!»

Хохот книготорговца заставил подняться много голов. Все их шушуканье смолкло, как мышь, прихлопнутая кошачьей лапой.

— Но что вы подразумеваете под «поставками»?

— Эта роль официального поставщика мне не подходила… Какое-то время я играл ее, чтобы доставить удовольствие Мишелю, — до тех пор, пока Пуссену не пришло в голову заказать мне Валери! Я выполнял безупречные заказы: Бальзак, Нодье, Флобер, Пруст, Рикарду, Бахтин, Женетт — все, кроме Валери… Ну, и после двух повторных заказов, которые я выкинул в мусорную корзину, меня отставили… И я вздохнул свободно! Теперь я смогу наконец обанкротиться с высоко поднятой головой, упорядоченно и дисциплинированно! Я просто дождусь момента, когда каждая книга найдет достойного ее владельца, и закрою лавочку — если достаточно долго протяну!

С минуту он обдумывал свои слова, которые мы неоднократно освятили достойными глотками.

— А вон тот, там, — это кто? — Я указал подбородком на приветливого маленького старичка с круглым брюшком, в какой-то мере убедительно носившего очки, белый жилет и карманные часы мистера Пиквика. Вокруг старичка собралась стайка восхищенных.

— Тот? Ну, это украшение клуба. Мишель вытащил его из берлоги в глухом лесу… Вейссингер, великий немецкий философ…