– Я прямо сейчас отправляюсь в банк. Если чек не примут, контракт аннулируется. Это понятно?

– Вы думаете, я способен всучить вам фальшивый чек?

Я не могу сдержать улыбки:

– Его выписала ваша мать. Я предпочитаю не рисковать.

– Она много пьет, но не мошенница.

– Извините, Арч, я совсем не это имел в виду. Просто такое со мной уже не раз случалось.

– Ладно, чего там.

Какое-то время мы молча разглядываем стол, наконец я спрашиваю:

– Раз у вас теперь есть адвокат, может, хотите что-то обсудить?

– А в этом чудесном маленьком холодильнике есть пиво?

Я достаю банку пива. Он открывает ее и делает большой глоток. Потом одобрительно смеется:

– Наверное, это самое дорогое пиво, которое мне доводилось пить.

– Это как посмотреть. Не забывайте, что ни один другой адвокат не угостит вас пивом у себя в офисе.

– Что верно, то верно. Вы – первый. – Он делает еще глоток. – Послушайте, Себастиан, ведь я могу вас теперь так называть, раз уж раскошелился на гонорар и мы подписали контракт?

– Теперь можете.

– Ладно, Себастиан, а что кроме пива я еще получу за свои пять тысяч долларов?

– Для начала консультации по правовым вопросам. И защиту – у полицейских больше не будет искушения вас схватить и прессовать на допросах продолжительностью в десять часов. Они будут вынуждены соблюдать закон. У меня неплохие отношения с инспектором Риардоном, и я постараюсь его убедить, что у них слишком мало улик, чтобы доводить дело до суда. Но если новые улики появятся, вероятность, что мне станет о них известно, весьма велика.

Он опрокидывает остатки содержимого банки в рот и вытирает губы рукавом. Типичный студент-разгильдяй не смог бы прикончить пиво быстрее. У него снова появляется удобный случай сказать что-нибудь, типа «никаких улик нет», но он, рыгнув, просто спрашивает:

– А если меня арестуют?

– Тогда я приеду в тюрьму и попытаюсь вас вытащить, что мне наверняка не удастся. В нашем Городе при обвинении в убийстве под залог не выпускают. Я подам разные ходатайства и подниму шум. У меня есть связи с прессой, и туда просочится информация, что у полиции плохо с доказательной базой. Я начну давить на прокурора.

– Не очень-то много за пять тысяч долларов. А можно мне еще пива?

Я секунду размышляю, потом решаю, что больше двух банок он не получит, во всяком случае, у меня в офисе. Я передаю ему пиво и говорю:

– Если тебя смущает наша договоренность, Арч, я готов вернуть тебе деньги прямо сейчас. Как я уже говорил, я востребованный адвокат и клиентов у меня хватает. Пять тысяч баксов мне погоды не сделают.

Он открывает банку и делает большой глоток.

– Вернуть тебе чек? – интересуюсь я.

– Нет.

– Тогда хватит скулить насчет гонорара.

Он поднимает на меня глаза, и я вдруг ощущаю на себе холодный и пустой взгляд убийцы. Такие взгляды мне уже приходилось видеть.

– Они меня прикончат, Себастиан. Копы ничего не могут доказать, не могут найти того, кого ищут, и на них постоянно давят со всех сторон. Они боятся меня, потому что в случае ареста им придется иметь дело с вами, и не хотят обращаться в суд, потому что у них нет улик. Только представьте, что в таком громком процессе будет вынесен вердикт о невиновности. И чтобы решить все проблемы разом, они меня просто устранят, и тогда все будут довольны. Я это знаю, они сами сказали мне это открытым текстом. Не детектив Риардон. И не большие шишки из департамента. Это были патрульные, из тех, что круглосуточно не спускают с меня глаз. Они следят за мной постоянно, даже когда я сплю в трейлере. Они не дают мне покоя, осыпают проклятиями, угрожают. И я знаю, что они меня убьют, Себастиан. Вы и сами в курсе, как сильно прогнил наш департамент. – Он замолкает, снова прикладываясь к банке.

– Не думаю, – возражаю я. – Да, в полиции есть отморозки, но я никогда не слышал, чтобы подозреваемого в убийстве убирали только потому, что нет возможности его прищучить.

– Я знаю, как они прикончили одного парня, который промышлял наркотой. Выдали это за разборку при сорвавшейся сделке.

– Не стану спорить.

– Только есть одна проблемка, Себастиан. Если мне всадят пулю в башку, то тело девушки никогда не найдут.

У меня перехватывает дыхание, но мне удается ничем не выдать волнения. В том, что обвиняемый отрицает свою вину до последнего, нет ничего удивительного. Но чтобы он признавал ее, да еще с самого начала – просто неслыханно. Я никогда не спрашиваю подсудимых, виновны ли они, – в этом нет никакого смысла, они все равно солгут.

– Так вам известно, где ее тело? – осторожно спрашиваю я.

– Давайте начистоту, Себастиан. Теперь вы мой адвокат, и я могу ничего от вас не скрывать, так? Если бы я убил десять девушек, спрятал их тела и все бы вам рассказал, то вы и тогда ни с кем не поделились бы этой информацией, так?

– Так.

– Никогда?

– Есть одно исключение из правил. Если вы что-то мне расскажете без передачи другим и я сочту, что это представляет угрозу для других людей, то я имею право сообщить об этом властям. Во всех других случаях я обязан молчать.

Он удовлетворенно улыбается и делает глоток.

– Расслабьтесь, никаких десять девушек я не убивал. Как и не сказал, что убил Джилиану Кемп. Но я знаю, где похоронено ее тело.

– И вы знаете, кто ее убил?

После недолгой паузы он говорит, что да, после чего снова замолкает. Я лезу в холодильник и достаю пиво себе. Несколько минут мы молча пьем. Он внимательно за мной наблюдает, будто слышит, как колотится у меня сердце. Наконец я не выдерживаю:

– Ладно, я не задаю никаких вопросов, но, может, вы считаете важным, чтобы кто-то, пусть даже я, был в курсе, где она?

– Да, но мне надо об этом подумать. Может, я скажу завтра. А может, и нет.

Я думаю о семье Кемп и о том невыразимом страдании, в котором проходит их жизнь. Меня захлестывает ненависть к этому парню и желание упрятать его за решетку, если не сказать больше. Он тут сидит у меня в фургоне и невозмутимо потягивает пиво, а семья девушки сходит с ума от переживаний.

– Когда ее убили? – спрашиваю я, стараясь выведать побольше.

– Не могу сказать точно, но я не убивал, клянусь. И в заточении она не рожала, если вы об этом. И на черном рынке ребенка не продавали.

– Вам многое известно, верно?

– Даже слишком, и за это меня могут убить. Думаю, мне даже придется исчезнуть.

– Побег – прямое подтверждение виновности. В суде это используют против вас. Я бы не советовал вам сбегать.

– Выходит, лучше остаться и получить пулю?