За рекордные полчаса мы разделываемся с принесенной выпивкой и расстаемся без обязательного чмоканья в щеку.

Придумывать каждый месяц, чем бы занять Старчера, чтобы он не заскучал, – задача не из легких. Он уже сказал, что ему надоели и торговый центр, и зоопарк, и пожарная станция, и мини-гольф, и детский театр. А вот чего ему действительно хочется, так это снова сходить на бои без правил, что исключено. Поэтому я покупаю ему игрушечный катер.

Мы встречаемся с моей матерью возле Дебаркадера, как все называют строение в центре городского парка, стилизованное под лодочную станцию. Мы с ней пьем кофе, пока Старчер громко прихлебывает горячее какао. Мать беспокоится о его воспитании. Ребенок совершенно не умеет вести себя за столом, никогда не произносит слов «сэр», «мэм», «пожалуйста» и «спасибо». Я пытался с ним об этом поговорить, но понимания не нашел.

Двигатель купленного мной радиоуправляемого гоночного катера ревет как обернутая одеялом бензопила. Посередине большого искусственного пруда бьет фонтан. Это излюбленное место для моделей самых разнообразных лодок и для их капитанов всех возрастов. Мы со Старчером полчаса разбираемся, как пользоваться пультом дистанционного управления, пока наконец не осваиваем его. Когда Старчер благополучно погружается в игру, я устраиваюсь рядом с матерью на скамейке под деревом.

Сегодня чудесный день: воздух чист и прозрачен, а небо удивительно синее. В парке полно народа: гуляющие семьи с мороженым в руках, мамы с младенцами в огромных колясках, молодые влюбленные, целующиеся на траве. И много разведенных отцов, реализующих свое право на общение с потомством.

Мы с матерью беседуем о всякой ерунде и наблюдаем за ее единственным внуком, который играет с катером. Она живет в двух часах езды от Города и не в курсе местных событий. Она ничего не слышала о деле Свэнгера, и я не собираюсь ей о нем рассказывать. У нее обо всем имеется собственное мнение, и она не одобряет выбранную мной профессию. Ее первый муж – мой отец – был адвокатом и сколотил состояние, занимаясь недвижимостью. Он умер, когда мне исполнилось десять лет. Второй муж разбогател на производстве резиновых пуль и умер в возрасте шестидесяти двух лет. Она побоялась испытывать судьбу в третий раз.

Я приношу еще кофе в бумажных стаканчиках, и мы продолжаем беседовать. Старчер машет рукой, подзывая меня, и, когда я подхожу, говорит, что ему надо в туалет по-маленькому. Туалет расположен неподалеку – на другой стороне пруда в здании, где размещаются мелкие магазинчики и администрация парка. Я спрашиваю, не надо ли с ним сходить, что воспринимается им как унижение. В конце концов, ему уже восемь лет и он учится быть самостоятельным. Я провожаю его взглядом, вижу, как он подходит к зданию и входит в мужской туалет. Я останавливаю катер и жду.

Неожиданно позади меня раздается какой-то шум, слышатся сердитые громкие голоса, а потом два выстрела. Поднимается крик. Ярдах в пятидесяти от меня черный подросток сломя голову несется через парк, перепрыгивает через скамью и, петляя, бросается к зарослям, будто его жизни угрожает опасность. Похоже, так и есть. Его преследует разъяренный черный парень с пистолетом в руке. Он снова стреляет, и только что мирно гулявшие вокруг меня люди теперь пригибаются, падают на землю, ползут, стараясь прикрыть детей и спасти жизнь. Все очень похоже на сцену из боевиков, которые обычно показывают по телевизору, вот только все происходит по-настоящему. И пистолет настоящий!

Я думаю о Старчере, но он на другом берегу пруда в туалете, а это далеко от линии огня. Я пригибаюсь и оглядываюсь, и в это время на меня налетает какой-то мужчина и, пробормотав извинения, бежит дальше.

Когда жертва и преследователь скрываются в зарослях, я жду, боясь пошевелиться. Затем слышатся еще два выстрела, но уже вдалеке. Если второму парню удалось настичь первого, то лучше этого не видеть. Мы все, замерев, ждем, а потом начинаем приходить в себя. Сердце у меня бешено колотится, и я, как все, не свожу глаз с зарослей, в которых скрылись подростки. Когда становится ясно, что опасность миновала, я делаю глубокий вдох. Люди с облегчением переглядываются, но все еще пребывают в шоке. Неужели нам все это не привиделось? Двое полицейских на велосипедах вылетают из-за угла и исчезают в зарослях. В отдалении слышен вой сирены.

Я смотрю на мать, которая разговаривает по телефону, будто ничего не видела. Потом перевожу взгляд на мужской туалет. Старчер еще не выходил. Я направляюсь к туалету и по дороге останавливаюсь у скамейки и кладу пульт управления катером рядом с матерью. Несколько мальчиков и мужчин заходят в туалет и выходят из него.

– Что там было? – спрашивает мать.

– Жизнь в большом городе, – отвечаю я.

Старчера в туалете нет. Я выбегаю на улицу и лихорадочно озираюсь в поисках сына. Потом подбегаю к матери, говорю ей, что он исчез, и прошу посмотреть в женском туалете. Несколько долгих минут мы обшариваем окрестности, чувствуя, как нами овладевает страх. Старчер не из тех детей, что могут уйти без спроса. Нет, он бы, сделав свои дела, сразу вернулся к пруду, чтобы продолжить пускать катер. Сердце у меня бешено колотится, я покрываюсь испариной.

Из зарослей выезжают на велосипедах двое полицейских, причем без подозреваемого, и направляются в нашу сторону. Я их останавливаю, говорю, что у меня пропал сын, и они сразу сообщают о ЧП по рации. Я в панике останавливаю прохожих и прошу помочь в поисках.

Подъезжают еще двое полицейских на велосипедах. Территория вокруг Дебаркадера охвачена смятением – все уже знают, что пропал ребенок. Полиция пытается заблокировать все входы и выходы, но их больше десятка. Прибывают новые патрульные машины. Пронзительный вой сирен только усиливает напряжение. Я вижу человека в красном свитере. Мне кажется, я видел, как он входил в туалет. Он говорит, что да, он был там и видел ребенка у писсуара. Ничего подозрительного не заметил. Нет, он не видел, как мальчик выходил. Я ношусь по дорожкам парка, спрашивая у всех встречных, не видели ли они заблудившегося восьмилетнего мальчика. На нем были джинсы и коричневый свитер. Никто его не видел.

Время идет, и я стараюсь себя успокоить. Он просто потерялся. Никто его не похищал. Но это не помогает, и меня охватывает паника.

О таких жутких историях обычно читаешь в газетах и думаешь, что с тобой такое никогда не случится.

Через полчаса мать находится в полуобморочном состоянии. На скамейке возле нее сидит врач и оказывает помощь. Полиция просит меня тоже быть рядом с ней, но я не могу сидеть на месте. Кругом полно полицейских. Храни их Господь!

Молодой мужчина в темном костюме представляется Линном Колфаксом, детективом Отдела розыска пропавших детей городской полиции. В каком же больном обществе мы живем, если для розыска пропавших детей полиция создала целый отдел?

Я подробно описываю ему, как все было. Показываю место, где стоял, когда Старчер направился в туалет, до которого оттуда меньше ста футов. Я провожал его взглядом, пока он не вошел, а потом меня отвлекли выстрелы. Шаг за шагом мы восстанавливаем всю цепь событий.