После однодневной стоянки в захваченном городе марш был продолжен. В течение нескольких дней никаких новых проблем не возникало – напуганные расправой с аллобригами, кельты не отваживались на атаки, да и сама дорога была гораздо легче, так как шла между полями. На второй день после выхода из городка армия вступила в долину Друэнции. По прошествии еще двух дней пунийцы вошли в область медуллов – земледельческого племени в верховьях Друэнции и Дурии. Его старейшины встречали Ганнибала в венках и с ветвями (вероятно, ивовыми) в руках, что символизировало мирные намерения. Они говорили, что судьба аллобригов послужила им хорошим уроком и теперь они желают быть в мире с карфагенянами, дадут им продовольствия и проводников, а в качестве гарантий готовы предоставить заложников. Хотя их слова звучали заманчиво и убедительно, доверия у Ганнибала они не вызвали. Тем не менее после некоторых колебаний он решил согласиться на предложенное, посчитав, что послы могут и не врать, а в случае его отказа вражда будет неминуема.

Поначалу казалось, что полководец сделал правильный выбор – кельты действительно выдали заложников, обеспечили армию продовольствием и проводниками. Однако подозрения Ганнибала это не рассеяло, и он предпринял особые меры предосторожности во время марша: слоны, конница и обоз шли во главе колонны, а замыкала шествие тяжеловооруженная пехота. Два дня поход продолжался без помех. Но вот армия вступила в ущелье, по дну которого пролегало русло Дюранса (к северу от совр. л’Аржантьер-ла-Бессе), а дорога поднималась выше и шла вдоль края пропасти. Большая часть опасного участка была уже позади, и авангард армии приближался к выходу из ущелья, когда с горных склонов на колонну посыпались камни, а из засад ударили варвары, причем особенно яростным атакам подвергся арьергард. Как отмечают оба наших автора, если бы Ганнибал не поставил в хвосте колонны пехоту, разгром всей армии был бы неминуем, однако и в этих обстоятельствах карфагенянам пришлось очень трудно. Воспользовавшись тем, что конница и обоз, подойдя уже к самому выходу из ущелья, находились на очень узком участке тропы, кельты мощной атакой смогли отрезать их от пехоты, при которой находился и Ганнибал. В течение всей ночи пунийский арьергард сражался сам по себе, прикрывая отход остальных сил, и только на следующий день, когда нападения варваров прекратились, обе части армии смогли соединиться.

Так карфагеняне вновь едва избегли гибели, понеся, впрочем, весьма чувствительные потери, особенно во вьючном скоте. По мере дальнейшего продвижения армия Ганнибала еще неоднократно подвергалась налетам небольших кельтских отрядов, целью которых был захват какой-либо части обоза, однако крупных сражений больше не было. Неожиданно полезными в горах оказались слоны. Хотя вести их по крутым тропам было непросто, а скорость движения колонны из-за них существенно снижалась, они одним своим присутствием предотвратили многие нападения варваров, которые боялись огромных неведомых зверей.

Дорога давалась с трудом. Несколько раз Ганнибалова армия сбивалась с пути из-за обмана проводников или, напротив, излишнего недоверия к ним. Был девятый день с начала восхождения, когда пунийцы достигли верхней точки перевала. О том, что это было за место, споры в научной среде не утихают на протяжении десятилетий. Тем не менее наиболее предпочтительной кажется версия, идентифицирующая этот перевал как Монженевр. Здесь Ганнибал распорядился сделать остановку на два дня, поскольку воины нуждались в отдыхе, к тому же имело смысл подождать отставших. Кроме людей, до лагеря дошли и многие из отбившихся ранее лошадей и вьючных животных.

Только пунийцы перевели дух, как им уже предстояло бороться с новыми трудностями, по сравнению с которыми недавние нападения местных кельтских племен могли показаться совсем не такими опасными. Альпийская природа заявила о себе: стояла уже середина октября (по Полибию, незадолго до захода Плеяд, по Ливию, непосредственно в ночь захода; Полибий, III, 54, 1; Ливий, XXI, 35, 6), когда стоявший на перевале лагерь накрыл снегопад. На следующий день поход продолжился, но люди были уже на грани отчаяния и еле шли вперед. Ганнибал, помня о долге полководца, опередил колонну и, приказав остановиться и слушать его, указывая на другую сторону перевала, ободрил своих бойцов: «Теперь вы одолеваете стены не Италии только, но и Рима. Отныне все пойдет, как по ровному отлогому склону; одна или, много, две битвы отдадут в наши руки, под нашу власть крепость и столицу Италии» (Ливий, XXI, 35, 9). Маловероятно, что он сам верил, будто победа над Римом дастся так легко, но его слова вновь вдохнули в людей надежду на добычу и новые силы.

Начинался спуск. Дорога была узкой и крутой, выпавший снег скрывал неровности и опасные места, и любое неверное движение приводило к падению в пропасть. Дальше было хуже. Примерно стопятидесятиметровый участок тропы после недавней лавины стал настолько узок, что по нему невозможно было провести ни слонов, ни вьючных животных, а значит, и для всего войска путь оказывался закрытым. Попытки обхода не привели ни к чему, кроме новых жертв. Свежий снег покрыл неглубоким слоем слежавшийся в твердую скользкую массу прошлогодний, и удерживать равновесие на нем было особенно трудно. Люди скользили, а животные, наоборот, порой пробивали его копытами насквозь и уже не могли двинуться с места. Тем же, кто падал, было почти невозможно подняться обратно на ноги, особенно там, где лед был ничем не прикрыт.

Ганнибалу ничего не оставалось, кроме как организовать стоянку там, где заканчивалась тропа. Дальше нужно было прокладывать новую дорогу самим. Чтобы пробить путь сквозь скалу, пунийцы разожгли огромный костер, пустив на него росшие неподалеку деревья. Когда камень раскалялся, его поливали уксусом, после чего он становился мягким и его можно было разбивать железными инструментами. Через день был готов проход для лошадей и вьючного скота, еще три дня ушло на то, чтобы посменно работавшие нумидийцы сделали его пригодным для слонов. Эта «дорога» была впоследствии известна в Риме как Ганнибалова и оставалась в употреблении (Аппиан, Ганнибал, IV). Животных, которые уже еле держались на ногах от голода, сразу же перевели на свободное от снега пастбище. Там же на отдых расположились и люди, вскоре после чего спуск был продолжен (Полибий, III, 55; Ливий, XXI, 36–37). Теперь самое страшное было позади, и через три дня пути, которому уже никто и ничто не препятствовало, пунийская армия спустилась в долину Пада, на земли, населенные полукельтским, полулигурийским племенем тавринов.

Переход, который уже сам по себе мог бы обессмертить имя Ганнибала, длился пятнадцать дней и стоил карфагенскому полководцу почти половины армии. Со слов Полибия следует, что в Италию вошли двенадцать тысяч ливийских пехотинцев, около восьми тысяч испанских и всей конницы не более шести тысяч (Полибий, III, 56, 4). Таким образом, за время пути погибло или отстало восемнадцать тысяч пехотинцев и две тысячи всадников, из которых, как считается, пало в бою немногим более половины. Те, кто выжил, меньше всего были похожи на армию, способную покорить Рим.

То, что Ганнибалу удалось перейти Альпы, не погубив окончательно свою армию, означало крах римского плана военной кампании, не допускавшего возможности для карфагенян проникнуть в Италию. В результате возникла ситуация, умело воспользовавшись которой карфагеняне имели возможность максимально восстановиться после всех понесенных ими за последнее время потерь и сохранить за собой стратегическую инициативу. Римские легионы находились где угодно – от Испании до Сицилии, но не там, где они были по-настоящему необходимы, – в западной части долины Пада, и это грозило обернуться потерей контроля над всей Северной Италией.