Теперь сенаторам приходилось срочно искать способ нейтрализовать создавшуюся угрозу. От вторжения в Ливию, порученного консулу Тиберию Семпронию Лонгу, решено было отказаться, так как его легионы требовались в самой Италии. Консул сразу же распустил флот, а сухопутным воинам назначил место сбора в Аримине. Далее ему предписывалось идти на помощь своему коллеге по должности в Северную Италию.

Консул Сципион, прибыв к тому времени от устья Родана в Пизу, не имел сколько-нибудь сильного войска и должен был его еще сформировать из легионов преторов Луция Манлия и Гая Атилия. Доставшиеся под его команду солдаты оставляли желать много лучшего – это были либо новобранцы, либо деморализованные после недавних поражений участники войны с бойями и инсубрами. Понимая, что время сейчас работает на карфагенян, консул со всей возможной скоростью повел свою новую армию в долину Пада, а точнее, к Плаценции, чтобы атаковать неприятеля до того, как тот будет способен всерьез ему противостоять. Но, несмотря на всю свою расторопность, вызвавшую удивление и уважение у самого Ганнибала, Сципион опоздал.

Когда с альпийских склонов спустились истощенные, износившие снаряжение, вымотанные до последней степени пунийские воины, казалось, достаточно будет одной консульской армии, чтобы без труда с ними расправиться. Несколько дней отдыха были необходимы Ганнибалу как никогда, и благодаря упомянутым просчетам римского руководства он их получил. После того как воины восстановили силы и хоть как-то привели себя в порядок, лагерь был свернут и поход на Рим продолжился. Теперь самое главное было обрести союзников, которые в таком изобилии должны были ожидать прихода освободителей от римского гнета. Однако таврины, по землям которых нужно было пройти, не откликнулись на предложение принять сторону завоевателей, что было большой ошибкой с их стороны. Ганнибал приказал осадить их главный город (ныне Турин), и через три дня он был взят, а осмелившиеся сопротивляться жители беспощадно вырезаны. Устрашенные этим, тарвины и соседние племена поспешили признать себя союзниками карфагенян.

Остальные кельты, живущие в долине Пада, отчасти не желая повторить участь тавринов, отчасти следуя обещаниям, данным еще перед войной, готовы были поддержать Ганнибала, но этому помешали оперативные действия армии Сципиона, которая уже находилась в их землях. Тем самым консул, не успев атаковать карфагенян сразу после их выхода на равнину, все же сильно нарушил их планы, отрезав большую часть потенциальных союзников в Северной Италии. Теперь для того, чтобы рассчитывать на содействие местного населения, Ганнибалу было необходимо как можно скорее разбить Сципиона.

Римский консул, в свою очередь, тоже стремился к встрече с врагом. Он перешел на левый берег Пада и остановился у места впадения в него мощного притока Тицина. В результате консульская армия контролировала пути к северу от Пада, где и должен был пройти Ганнибал, а если бы тот вдруг пожелал перейти на правый, южный, берег Пада, ему преграждала дорогу Плаценция, а Сципион мог угрожать его флангу и тылу.

Тем не менее, несмотря на все преимущества своей позиции, римский консул не пожелал стоять на месте, очевидно, опасаясь, что Ганнибал тем или иным способом обойдет его и прорвется дальше, как это уже случилось на Родане. А это было чревато окончательным падением авторитета Сципиона как полководца, особенно если допустить, что карфагенян после этого перехватит (и разобьет) вторая консульская армия Гая Семпрония Лонга. Поэтому он дал указание готовить переправу через Тицин, а сам, как и подобает перед сражением, обратился к армии с речью. Смысл ее сводился к следующему: карфагеняне и раньше неоднократно терпели поражения от римлян, а теперь еще утомлены и обескровлены после альпийского похода, поэтому просто не могут быть опасным соперником, и битва с ними неминуемо будет победоносной. «…это жалкие остатки врага, а не враг» – так, по словам Тита Ливия, характеризовал Сципион неприятельскую армию (Ливий, XXI, 42, 10). Вообще, все, что говорил тогда консул, должно было внушить воинам чувства презрения к врагу и уверенности в собственной победе (Полибий, III, 2–10; Ливий, XXI, 40–41). Вряд ли и сам Сципион при этом думал иначе, что подтверждается его столь настойчивым стремлением к битве. Как бы то ни было, эта весьма напыщенная речь возымела действие, легионеры прониклись чувствами своего командира и рвались в бой.

Ганнибал, в свою очередь, тоже приложил усилия, чтобы подготовить воинов к предстоящим испытаниям. Для поднятия их боевого духа было организовано настоящее зрелище, очевидно, планировавшееся заранее. На площадь, вокруг которой было собрано войско, вывели захваченных в плен юношей из альпийских горцев, которые раньше тревожили пунийцев нападениями из засад. Здесь же перед ними разложили несколько лучших комплектов кельтских доспехов и оружия, плащи, а также привели лошадей. После этого Ганнибал через переводчика предложил им сразиться друг с другом насмерть, с тем условием, что победитель получит в награду свободу, а также оружие и коня. Среди пленников, измученных до этого нарочито жестоким обращением, оковами, избиениями и голодом, не нашлось ни одного, кто бы не захотел попытать счастье и либо получить свободу, либо с честью погибнуть, все равно тем самым прекратив свои страдания. Поскольку желающих сразиться было с избытком, Ганнибал приказал бросить жребий, и те, на кого он выпадал, с радостью готовились к поединку. Трагический спектакль не оставил равнодушными карфагенян, и они живо сочувствовали участникам боев, как победителям, так и побежденным.

По окончании этих состязаний Ганнибал пояснил воинам их цель. Все было затеяно для того, чтобы они на таком впечатляющем примере лучше представили свое собственное положение и соответствующим образом настроились на битву. Ведь и перед карфагенянами стоял подобный выбор: победить и завладеть богатством Рима, погибнуть или, наконец, попасть в плен, потому что обратной дороги нет. При этом наименее желанной перспективой был, конечно, вражеский плен, а победа вовсе не такой трудной, потому что под командованием Ганнибала находились сплошь опытные воины, прошедшие несколько кампаний, в то время как Сципион, сам занимавший должность консула какие-то полгода (на самом деле восемь месяцев), ведет в бой новобранцев: «…старайтесь победить; если даже счастье станет колебаться, то предпочтите смерть воинов смерти беглецов. Если вы твердо запечатлели в своих сердцах эти мои слова, если вы исполнены решимости следовать им, то повторяю – победа ваша: бессмертные боги не дали человеку более сильного и победоносного оружия, чем презрение к смерти» (Ливий, XXI, 44, 8–9).

Итак, все необходимые формальности, предшествующие битве, были выполнены, противникам оставалось только найти друг друга. Римляне закончили строительство моста через Тицин, возведя при этом для его защиты небольшое укрепление, и перешли на другой берег реки. В это время Ганнибал отправил отряд нумидийской конницы во главе с Магарбалом разорять земли союзников римлян, но при этом всячески щадить кельтов. Когда до него дошли новости о приближении неприятеля, Магарбал тут же был отозван к основным силам, которые находились у местечка Виктумулы. В каких-то пяти милях от них остановились римляне.

Здесь Ганнибал решил снова подбодрить воинов речью, в которой в случае победы обещал все: землю в любой завоеванной стране, отмену повинностей, карфагенское гражданство союзникам, свободу рабам, а их господам вдвое больше новых рабов. Сказанное он подкрепил публичной клятвой, разбив камнем голову жертвенному ягненку и призывая на себя такую же кару, если он изменит своему слову (Ливий, XXI, 45, 8).