свои идеи, – говорил Редельмейер. – Проверяет, имеют ли они отношение к реальному миру». Он понимал, что медицина для Амоса была «совсем маленьким фрагментом его интересов». Другие аспекты человеческой деятельности, в которых проявлялись конкретные последствия общей идеи, Амос изучал с Дэнни Канеманом.

Потом появился и сам Дэнни. В конце 1988-го или, может быть, в начале 1989-го Амос познакомил их в своем кабинете. Позднее Дэнни позвонил Редельмейеру и сказал, что он тоже хотел бы изучить, как врачи и пациенты принимают решения. Выяснилось, что у Дэнни есть свои собственные идеи. «Когда Дэнни мне позвонил, он работал в одиночку, – говорил Редельмейер. – Хотел разработать другую эвристику. Которая была бы его собственной, отдельной от Амоса. Ввести четвертую эвристику. Потому что их не может быть только три».

Летом 1982-го, на третий год работы преподавателем Университета Британской Колумбии, Дэнни вошел в аудиторию и удивил студентов объявлением: они будут изучать счастье. Дэнни всегда была интересна способность или неспособность людей прогнозировать свои чувства по поводу собственных переживаний. В частности, он хотел исследовать разрыв – он хорошо знал его по себе – между представлением о том, что делает человека счастливым, и тем, что на самом деле делает. Он планировал опросить людей, насколько они будут счастливы ежедневно в течение недели делать в лаборатории то, что им нравится – съесть чашку мороженого, скажем, или послушать любимые песни. Затем он сравнит удовольствие, на которое они рассчитывали, с удовольствием, которое они испытали, а далее сравнит удовольствие, которое они испытали, с удовольствием, которое они запомнили. Очевидно, существует различие, которое стоит изучить, утверждал Дэнни. В тот момент, когда ваша любимая футбольная команда выигрывает чемпионат мира, вы в полном восторге; шесть месяцев спустя вы об этом и не вспоминаете.

«В течение длительного времени испытуемых не привлекали, – вспоминает Дэйл Миллер, аспирант Дэнни. – Он просто разрабатывал свои эксперименты». Дэнни предполагал, что люди не очень-то способны предсказывать свое счастье, и его первый эксперимент показал, что догадка верна. Человек, которого никто бы не назвал счастливым, собирался, к удивлению знакомых, открыть правила счастья.

Или, возможно, он просто посеял сомнение в умах людей, которые думали, будто знают, что значит быть счастливыми. В любом случае, к тому времени как Амос познакомил его с Редельмейером, Дэнни перешел из Университета Британской Колумбии в Калифорнийский университет в Беркли и от счастья – к несчастью. Сейчас он исследовал не только разрыв между ожидаемым и полученным удовольствием, но и разрыв между опытом человеческой боли и памятью о ней.

Что это значит, если предсказание о несчастье, которое может быть вызвано неким событием, отличается от страданий, на самом деле испытанных человеком, когда событие произошло? Или если человеческая память о пережитом значимо отличается от того, что на самом деле случилось? Многое – думал Дэнни. Человеку пришлось пережить массу неприятного во время отпуска, а вернувшись домой, он вспоминает о нем с удовольствием. Люди наслаждались прекрасными романтическими отношениями – но они плохо закончились, и воспоминания приносят горечь. Нельзя сказать, что человек испытывает фиксированный уровень счастья или несчастья; он испытывает одно, а вспоминает другое.

К моменту встречи с Редельмейером Дэнни уже запустил эксперименты по изучению несчастья в своей лаборатории в Беркли. Он погружал руки испытуемых в ведра с ледяной водой – каждому участнику пришлось пережить это дважды. Затем Дэнни спрашивал, какое из переживаний они предпочли бы повторить. Удивительно, память о неприятном ощущении отличалась от самого реального ощущения. Люди вспоминали моменты максимального страдания и что они чувствовали, когда страдания прекратились. Но они не запоминали продолжительность болезненного опыта. Если вы держали руки людей в ведре с ледяной водой в течение трех минут, а потом немного подогревали воду, прежде чем разрешить им уйти, испытуемые вспоминали опыт более спокойно, чем если вы держали их руки в ведре три минуты и доставали в момент максимального страдания. Если вы потом спрашивали их, какой из экспериментов повторить, они выбирали первый. То есть предпочитали терпеть боль дольше, если опыт заканчивался на более приятной ноте.

Дэнни хотел, чтобы Редельмейер нашел ему медицинский пример того, что он называл «правило пик-финала». Недолго думая Редельмейер предложил кучу примеров; остановились на колоноскопии. В конце 1980-х колоноскопия была очень болезненной. Дискомфорт этой процедуры у многих отбил желание вернуться к ней еще раз. К 1990 году от рака толстой кишки ежегодно умирало шестьдесят тысяч человек только в Соединенных Штатах. Многие из жертв заболевания остались бы живы, если бы рак был выявлен на ранней стадии. Просто люди с таким трудом перенесли первую колоноскопию, что предпочли не возвращаться для второй. Можно ли изменить их опыт так, чтобы они забыли о неприятных ощущениях?

Отвечая на вопрос, Редельмейер в течение года поставил эксперимент примерно на семи сотнях человек. У одной группы больных в конце процедуры колоноскоп доставали без церемоний, у другой – задерживали внутри на три минуты дополнительно. Эти минуты не были приятными, но они были менее неприятными, чем процедура в целом. Пациенты в первой группе получили по полной программе от старомодного стиля «трам-тарарам-спасибо-мадам»; во второй испытали менее болезненное окончание процедуры. Однако сумма боли, испытанная во второй группе, была больше. Ведь они получили то же, что и первая группа, плюс дополнительные три минуты испытания.

Через час после процедуры исследователи входили в палату и просили пациентов оценить пережитое. Участники второй группы вспомнили меньше боли и более высоко оценили вероятность возвращения для повторной колоноскопии. Человек, который в здравом уме никогда не предпочтет более сильную боль менее сильной боли, был обманут порядком проведения процедуры. Как выразился Редельмейер, «последние впечатления – пожалуй, самые сильные впечатления».

Работа с Дэнни отличалась от работы с Амосом. Дэнни производил более сложное и даже более мрачное впечатление. Дэнни гораздо реже радовался; казалось, будто он страдал от своей работы, и поэтому те, кто работал с ним, неизбежно тоже немного страдали. «Он с большей вероятностью ожидал, что ошибается, и с меньшей – что окажется прав, – говорил Редельмейер. – И все же плоды его ума поражали».

Однажды Редельмейер понял, что ему практически ничего не известно о жизни Амоса и Дэнни. «Амос мало, очень мало говорил о своей жизни, – вспоминает он. – Амос никогда не рассказывал об Израиле, не рассказывал о войнах и о своем прошлом. Не то чтобы он специально уклонялся, – просто контролировал повестку дня». А на повестке, когда они были вместе, стоял анализ поведения человека при оказании медицинской помощи. Редельмейер так и не осмелился спросить Дэнни или Амоса об их прошлом и отношении друг к другу. Поэтому так и