промискуитетом (неупорядоченными спариваниями мужчин и женщин) отчего-то вспоминают крайне редко (Райан, Жета, с. 34). Но почему так? Не потому ли, что мысль о женской сексуальной свободе в случае промискуитета способна подорвать веру в незыблемое мужское господство? Ведь моногамию и гаремы роднит то, что и там, и там главным всё равно остаётся мужчина, а женская сексуальность же становится его собственностью, которую он и контролирует.

Промискуитет потому игнорируют, что он — угроза мужскому господству? Интересная мысль.

Последним оплотом моногамной концепции у ближайших к человеку обезьян были гиббоны, и по-прежнему часты их описания как моногамных приматов. Но и «моногамное» поведение гиббонов в итоге оказалось дефектом описания (Palombit, 1994a). Почти всегда в кадр попадает пара гиббонов, а иногда и вместе с «детёнышами». Но исследования показали, что в действительности "самец может быть недавним вдовцом, к которому только что присоединилась самка, ушедшая от своего предыдущего партнёра. А все эти так называемые отпрыски на самом деле могут быть двумя молодыми самцами, жившими по соседству, оставившими своих родственников ради этой воссозданной семьи" (Смолл, с. 44). В итоге "картина оказалась совершенно не похожей на то, как этих животных трактовали в американских телевизионных фильмах 1950-х гг.", и группировки некоторых гиббонов могут включать в себя самку и двух взрослых самцов, двух самок и одного самца (Панов, с. 77), прямо как у непредсказуемой птицы завирушки. Что характерно, самцы могут совсем не конфликтовать из-за доступа к самке, даже когда видят, что один из них с ней спаривается (с. 78). Мало того, самки нередко покидали и собственную группу самцов для спаривания с самцами другой группы (с. 83–84; Palombit, 1994b).

Гиббоны моногамны? Такое я слышу даже сейчас, печатая этот текст и слушая очередной выпуск "Орла и решки" про Пхукет. Причём истина известна уже около 40–50 лет, но описания по-прежнему не меняются.

К концу XX века учёные признали, что термин «моногамия» оказался не очень удачным, так как не всегда подразумевал одно и то же: ранние зоологи, описывая живущих в паре животных, называли их моногамными именно на этом основании, тогда как выяснилось, что, несмотря на жизнь в паре, они легко могли совокупляться с совершенно разными особями; просто ранними зоологами неосознанно подразумевалось, что раз самец и самка образуют пару, то автоматически и секс для этой пары становился чем-то священным и эксклюзивным, хотя в действительности это таковым и не было (Huck, Di Fiore, Fernandez-Duque, 2020; Sue Carter, Perkeybile, 2018). Тогда и возникло понимание, что образование пары ещё не есть обязательные и исключительные совокупления внутри этой пары. Потому возникла необходимость в уточнении термина «моногамия», и его разделили на два разных понятия: в первом случае это обозначало лишь образование пары самец-самка с совместным уходом за потомством, но никак не исключало секса с другими сторонними особями — это было названо социальной моногамией (pair-bonds) (Kinzey, 1987, p. 106; Файнберг, Бутовская, с. 120); во втором случае термин «моногамия» обозначал именно исключительное совокупление внутри этой пары, то есть сексуальную эксклюзивность, отчего и потомство их было общим, генетически принадлежащим только им — это было названо сексуальной моногамией или генетической. И вот именно этот, второй вариант моногамии, в природе встречается безумно редко. Настолько редко он зафиксирован на данный момент (к примеру, у койотов), что есть основания полагать, что и эти случаи могут оказаться результатом не слишком глубоких исследований.

В общем, на данный момент моногамия — это не обязательно "супружеская верность", но и просто сожительство самца и самки, без какой-либо "супружеской верности": совокупление одного из партнёров с какой-то сторонней особью по-прежнему продолжают называть «моногамией». И когда учёные сейчас говорят о "моногамных животных", то речь, как правило, идёт именно о социальной моногамии, а не о сексуальной, генетической. Это важный момент, который от обывателя обычно ускользает.

Аналогично с «моногамией» долгое время было принято считать, если в стаде обезьян присутствует лишь один самец и ворох самок, то это гарем — такая сексуальная организация, в которой лишь один самец всех самок контролирует и единолично же их оплодотворяет. Но в действительности это не так, и часто в таких группах обезьян происходят структурные изменения, к ним присоединяются другие самцы, которые и являются отцами многих детёнышей в группе. "Односамцовая структура группы, таким образом, не соответствует гаремной системе спаривания" (Файнберг, Бутовская, с. 67, 142). Долго считалось, что и у павианов, и у горилл существуют именно гаремы — один альфа-самец спаривается со всеми самками, а бета- и омега-самцы, если они есть, доступа к самкам лишены; но всё оказалось иначе, и никто из присутствующих в стаде самцов не выключен из спаривания с самками (Панов, с. 87; Файнберг, 1980, с. 46; Файнберг, Бутовская, с. 98, 143). Возможность быть отцом не исключена ни для кого из них. Как у шимпанзе, так и у горилл и павианов стычки самцов из-за самок в действительности почти не наблюдаются (Файнберг, с. 21, 44).

Часто говорят, что у тех же шимпанзе альфа-самец может препятствовать спариваниям низкоранговых самцов с самками — такое действительно бывает. Но при этом самки всё равно спариваются с низкоранговыми самцами, просто делают это украдкой от глаз вожака (Гудолл, 1992, с. 466; де Вааль, 2019). Приматологам даже пришлось говорить о своеобразной "ошибке наблюдателя" (Loy, 1970), из-за того, что чаще всего они видят спаривания именно вожака и на основании этого приходят к выводу, будто он полностью монополизирует этот процесс и всех самок, в то время как многочисленные спаривания субдоминантных самцов оказываются просто скрытыми от глаз. Исследования показывают, что в реальности основное потомство в стадах обезьян рождается совсем не от доминантного лидера, а от прочих низкоранговых особей (Conaway, Koford, 1964; Loy, 1970; Smith, 1994). В стаде макак резусов самец-доминант произвёл около 22 % потомства, хотя 67 % всех наблюдаемых спариваний производил именно он; при этом самец рангом пониже хоть и был замечен лишь в 14 % спариваний, всё же стал отцом примерно 40 % детёнышей. Авторы этого восьмилетнего исследования резюмировали: "за все годы, кроме одного, наибольшее количество потомков было произведено не от доминирующего самца, а от молодых самцов, которые были вторыми или третьими по рангу. В одной стае самец, давший наибольшее количество потомков, занимал седьмое место" (Curie-Cohen et al., 1983). Поэтому приматологи призывают коллег хранить бдительность и не забывать, что наблюдаемая сексуальная активность — плохой индикатор вероятного отцовства. Были случаи, когда вожаки и вовсе проявляли к сексу мало интереса, что просто обескураживало учёных (DeVore, 1965). Поэтому по-прежнему