– Тебе этого не нужно делать, Джакомо, – Дзагури уговаривал своего друга уступить. – У тебя дела в гору пошли. Не искушай судьбу.

Гримани долго стоял с застывшим дыханием, не двигаясь. Гости в зале собрались в одну взволнованную массу. Лестница в коридоре была наполнена любопытной голой толпой. Граф Карлетти напрягся сзади Гримани, почесывая свой полулысый затылок. Пыхтящий Гримани наконец повернулся к Казанове, смерил взглядом с ног до головы и набросился на него со всей своей взбесившейся бычьей силой. Повалив его на пол, Гримани сел ему на грудь и схватил его за горло, так что у того глаза закатились, и лицо потемнело, и вены на висках вздулись.

– Только попробуй, сука. И у тебя одаренности хватит только на собственный некролог!

* * *

– Prosecco ergo sum!

– Lupocchiotto, что с тобой? Я никогда не видела, чтобы ты так много пил. И еще так рано утром. Ведь еще десяти нет, а ты уже четвертый бокал просишь!

Шипящий, пузыристый, прохладный напиток поднимал его дух до небес. Казанова чувствовал себя прозрачным облачком, проплывающим над голубой непорочной лагуной.

– Дядя Джакомо, а мы пойдем сегодня плавать?

Казанова слышал детский голос, но слов не разбирал. Он тащился, подгоняемый Франческой, в сторону рынка, по пути останавливаясь у каждого бакаро[57], поднимая бокалы за долголетие республики. Жара уже стояла невыносимая. Но Казанова не ощущал эту парилку; напротив, плавая в вине и в своем поту, ему казалось, что он плавает в каналах, в бухте, в открытом море, что все жидкости сливаются в одну-единую первозданную жидкость вселенной.

– Джакомо, тебя вчера искали, – сказала Франческа. – Микела, ей плохо.

– Что?

– Микеле плохо!

Один молодой человек загораживал проход к кампо де Пескария.

– Осторожно! Осторожно! – кричал он.

– Что случилось? – спросила Франческа.

– Эта калле будет сегодня закрыта, синьора. Раньше тут с одного дома упал кирпич. Прямо на прохожего.

– Ах! – Франческа ужаснулась. – Он сильно пострадал?

– По-моему, да. Его сейчас осматривают врачи. И вообще вся эта сторона Риальто становится опасной. Будьте очень осторожны, синьора.

Франческа взяла братишку за руку и пошла по другой калле, в конце которой тоже можно было выйти к рынку.

– А где дядя Джакомо? – спросил ее брат.

– Ой-ой-ой! Где он? – Франческа встревожилась. – Джакомо! Где ты? Где ты, миленький?

Казанова уже прорвался к лавкам и интересовался рыбами, хвостами бьющимися о деревянные стойки. Продавцы их обезглавливали острыми ножами и снимали мясо с костей. Морские гады шевелились в воде в бочках, а ползающие на столах быстро находили покупателей. Сниженные летние цены привлекали именно тех клиентов, которые в другие времена года, может быть, не могли бы себе позволить чревоугодничать.

– О, месье Казанова, добрый день! – поздоровались по-французски два господина.

Казанова на них сосредоточился и только через несколько мгновений понял, кто они: генерал-майор Голицын и генерал-поручик Волынский.

– Доброе утро, господа, – Казанова снял шляпу.

– Все-таки мы решили сами приготовить венецианский ужин, – возбужденно, с влажными бакенбардами говорил Волынский. – То есть не мы буквально. Мы наняли повара, месье Пьеро Тонон.

– О, великий мастер! Обязательно попробуйте его тушеного осьминога.

– Тушеный осьминог? Ой, у меня уже подсасывает.

– Скажите, а как…

Казанова забыл, что он хотел сказать.

– Да?

– Как… а…

– Графы?

– Да, графы!

– Спасибо. Графы довольны поездкой, – сказал Голицын. – Все еще в Париже веселятся. Не знаем даже, когда на родину вернутся.

– Понять можно. А их свита…

– Ой, вот ты где, мой хороший! – Франческа обняла Казанову. – Я волновалась. Тут кирпичи на голову падают. Знаешь?

– Франческа, поздоровайся. Это генералы Голицын и Волынский.

– Добрый день, мадам, – обратился к ней Волынский, разглядывая ее простонародную юбку. – У Вас замечательный супруг. Любите и берегите его.

– Добрый день, – Франческа ответила по-французски и покраснела, поскольку больше французских слов не знала.

– Прощайте, месье Казанова, – сказал Голицын. – Наша миссия выполнена.

– Успешно, надеюсь?

– Можно сказать, что мы заложили некий фундамент.

– Как я рад, господа. Как я рад.

– Всего Вам доброго.

– До свидания.

– Arrivederci, Signora.

Глазами проводив русских генералов за угол, Казанова кинулся на лавку с морскими гадами, руками копаясь в горах кальмаров и каракатиц.

– Ммм. Как я рад! Как я рад!

– Джакомо, что ты делаешь? – Франческа испугалась и застыдилась.

– Как я рад!

Казанова схватил одну каракатицу и облизал ее целиком, не упуская ни одного щупальца. Все на него смотрели. Брат Франчески прыгал от забавного зрелища.

– Прекрати, Джакомо! – крикнула Франческа.

Казанова ногтем прорезал спину моллюска и содрал с него кожу. Затем он зубами вытащил хребет и из живота высосал пузырь с чернилами.

– Осторожно, – предупреждал продавец. – Летом не рекомендуется их есть сырыми.

– Как я рад! Как я рад!

– Джакомо, миленький, что с тобой? – Франческа не знала, плакать или смеяться.

Казанова схватил еще одну каракатицу, и еще одну, а потом побежал к Большому каналу и сел в гондолу.

– Куда? – спросил гондольер.

– Куда хочешь!

* * *

После долгого блуждания по лабиринтным каналам в середине города, гондола вышла в бухту и поплыла в сторону острова Сан-Пьетро, сразу после Арсенала завернув налево, в канал Сан-Доменико.

– Да-да, прямо. А у церкви остановись, – взволновано приказал Казанова.

Гондола остановилась у высокой колокольни, и гондольер помог Казанове подняться на набережную. Сзади церкви стоял маленький двухэтажный домик. У парадной толпились люди – в основном женщины, и в основном в черном. Все сердито посмотрели на Казанову.

– Простите, друзья. Простите.

– Мы тебя давно ждем.

– Простите. Я дерьмо. Простите, ради бога.

Он поторопился в дом, на второй этаж, в спальню, из который вышел врач, а за ним священник.

– Как она? – спросил Казанова.