— Да не боись, я твоих мордоворотов и один раскидаю, — ухмыльнулся ему Высоцкий.

— Под мою ответственность, Семен Кузьмич, — попросил я, положив куртку на скамейку. — А товарищи вмешиваться не будут — это моё личное.

Высоцкий избавился от кожанки, и мы вышли из беседки на газон.

— По яйцам не бить, — выкатил правило Цвигун.

Жаль, очень хочется. Враскачку сократив расстояние, я выкинул обманку правой и не смог пробить левой — Высоцкий ждать не собирался, выкинув довольно сносный джеб. Моментально переключив паттерн, я схватил его за руку и взял на прием, в результате которого любимый Советский бард оказался на земле. Подскочив, он попытался пробить мне «крюка». Я увернулся, «провалив» Владимира Семеновича и встретив его рожу правым апперкотом. Нос хрустнул, но Высоцкому и не такое прилетало — разорвав расстояние и поливая газон капельками крови, он предпринял еще одну попытку, получив тычок в пропитую печень. Вискарик вылился на газон вместе с кусками шашлыка.

— Я доволен, — поделился я чувствами. — За Марину извини. Мир? — протянул Владимиру Семеновичу руку.

— Сопляк, бл*дь, — прохрипел он, вытерев рот и нос рукавом, с трудом разогнулся и пожал руку. — Твои научили? — спросил Цвигуна.

— Мои, — не стал скрывать он.

— Хорош, — хлопнул меня по плечу Высоцкий.

И мы пошли наполнять его опустевший желудок заново.

* * *

Пьяные пальцы задевали совершенно ненужные струны, но никого это не смущало:

— Какой-нибудь педальный конь К груди примеривал ладонь, И напоследок по цене сменил ей масть! [ https://www.youtube.com/watch?v=5MXzxHXRK0E&ab_channel=%D0%97%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%A8%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BE%D0%BD%D0%B0] [Михаил Круг, «Летний день»]

— Душевно, сука, — смахнул выступившую слезинку Высоцкий.

Из носа Владимира Семеновича торчали ватки, под глазами наливалась синева, но нос ему вызвоненный из поликлиники хирург вправил — природная красота, прости-господи, не пострадала.

— Вот поэтому и нельзя такое петь! — заплетающимся языком — пятая бутылка вискаря в дело пошла, и, если бы не принудительно засунутая мне в рот Семеном Кузьмичом таблетка, я бы уже мирно дремал на скамеечке. — Яд почище морфия! Тот конкретного человека убивает, а «блатняк» — социум! Вот ты говоришь — «стукачи», но это же, блин, разрушение гражданского общества! По «понятиям» «терпила» не должен заявление писать — это ж «не по-пацански». Это вообще как? Мы тебя грабим, пи*дим, унижаем, а ты ничего не делай? Мы, бл*дь, не дети малые и не толстовцы пришибленные…

— Почему толстовцы? — перебил Высоцкий.

— Потому что Лев Николаевич концепцию христианского непротивления злу в свои книжки вкладывал. Нам с этим не по пути — это на капиталиста играет. Им — бабки, власть и бабы, а пролам — надежда на загробную жизнь. Но мы отвлеклись: в Европе быдло строем ходило всю историю, и друг на друга «стучит» много и охотно. Купил сосед подозрительно дорогую машину? Пишем заявление в налоговую: ну-ка проверьте законность происхождения средств! И проверяют, и по сусалам если надо дают. И никто, заметьте, не комплексует. Через это у них там орднунг образуется! А нам че, нельзя? А почему нельзя? Потому что «пи*ор — тот, кого е*ут»?

Запутавшись и потеряв нить, я махнул рукой и намахнул треть стакана «чистого».

— Книгу писать начал, про зону, — доверительно прогнусавил Высоцкий. — Про то как воров «суки» после войны душили. Выкину на*уй.

Я «Черную свечу» в прошлой жизни прочитал лет в двенадцать и был изрядно травмирован. Но суть не в травмах, а в очевидном вреде лагерной идеологии. Капитализму оно хорошо — мы тут делаем, че хотим, а ты, если заметил, лучше не бухти, а то получишься стукач.

— Выкидывайте, — одобрил я. — Ноль романтизации ворья и уголовников в инфополе должно быть — у нас народ мягкий, вежливый и любопытный. В лагерях, на строгом, в острогах — ни*уя прекрасного, хоть и далёко! — захихикал. — Воспримет как пласт, прости-господи, культуры и начнет изучать. Профессора, бл*дь, по фене начнут пытаться ботать! Но это ладно. Давайте Марину в космическую фантастику возьмем? Будет принцесса Лея Органа.

— Это у ее менеджера спрашивать надо, — отмахнулся Высоцкий. — Ты мне лучше вот что скажи — Сёма про кандидата наук чешет?

— Семен Кузьмич, вы чешете? — строго посмотрел я на Председателя КГБ.

— Если бы, — вздохнул он.

— Не чешет, — вздохнул я. — Но вы себя не вините, Владимир Семенович, шпионские игры — штука сложная.

— Да я его, суку!.. — взревев, проделал Высоцкий совершенно очевидные хватательные движения руками.

— Стоп! — лязгнул металлом в голосе Цвигун. — Мы сеть вскрыли, Володя — два резидента наших домой вернули. А кандидат наук живой, и голова его золотая целехонька, подлечиться и будет дальше оборонную мощь Родины укреплять. Ты наоборот — виду не подавай, веди себя как раньше. Очень полезно получается. Я тебе это рассказываю не потому, что обвинить хочу, а что бы понимал — война идет, самая настоящая. И враг в ней проигрывает, поэтому идет на обострение и ошибается. Мы больше десятка нелегалов за этот год потеряли, не считая резидентов на местах. Такие как ты — ценны, потому что вас за наивных папуасов считают. Ты еще ладно, а в каких кругах Ростропович крутится? Не язык, бл*дь, а помело! Врагам жопу вылизывает за то, что его по щечке хлопают — ах, гений!

— Долбо*бы, — поддакнул я. — Против кого НАТО сооружалось вообще не думают! Советская власть им не нравится, но оно и понятно: здесь у нас квартира, дача да машина — всё, социальный лифт пройден, дальше только меха закупать да бриллианты. Хочется замок личный отгрохать, а нельзя — не поймут. На созидательное монетарную массу сливать — это им противно: это как, крестьянам кривозубым жизнь улучшать? Да ну его на*уй, лучше в ювелирный сходить, бриллианты в чемодан насовать и за бугор — продал и в ресторане кайфуй с уважаемыми людьми.

Высоцкий подавился шашлыком — он так и делает, пользуясь запретом для таможенников его «шмонать». Нужно дожимать.

— Народ на заводе да в полях ху*рит, трудовые доходы на концерт да пластинки откладывает, всей душой к высокому тянется. А мы эти рубли берем и из страны вывозим, вкладываем в экономику врага и отлично себя чувствуем. У нас некоторые деятели по три сотни подпольных концертов в год давать умудряются, средний гонорар — четыре сотни. Считаем — сто двадцать тысяч рублей. Считаем дальше — стоимость квадратного метра строительства у нас сейчас в районе ста пятнадцати рублей. Делим сто двадцать тысяч на сто пятнадцать — получаем тысячу сорок три с хвостиком квадратных метра. Пересчитываем в квартиры-«трешки» улучшенной планировки — я их в основном строю, средний метраж — шестьдесят пять «квадратов». Получается — шестнадцать трехкомнатных квартир в год наши деятели либо просирают на закупку мехов и цацок, либо контрабандой из страны вывозят, и это не считая легальных доходов, которые, конечно, поменьше, но среднестатистического пролетария все равно в оторопь вгонят. Ништяк арифметика?

— Говори прямо уже! — сагрился Владимир Семенович. — Высоцкий — враг, квартиры у народа ворует и во Францию увозит!

— Ты-то че? — пожал я плечами. — Проблема системная, твои подарки жене в ней — статистическая погрешность.

— Так запрети выезд, — предложил он.

— Так не работает, — отмахнулся я. — У нас тут комплекс неполноценности национального масштаба — следствие долгой работы вражеской пропаганды. Мы сейчас на пике противостояния с глобальным Западом, но это не с приходом Советской власти началось. Европейские элиты свое быдло веками под нож пускали, и ничего — нормально. А наш Иван Грозный боярам по сусалам надавал и стал в глазах всего мира безумным кровавым упырём. Сталин так же — абсолютное большинство населения видело улучшение уровня жизни и снижение цен — ты ж сам про это пел — а наши отбитые на голову кретины бараньим рогом в 37-й год и перегибы на местах уперлись. Большинство им по*уй, им каяться хочется — может тогда западный барин по головке почешет, назовет хорошим русским, а не коммунякой грязноштанным. Фигня, — отмахнулся. — Работаем и продолжим работать — через пятилетку границы «на выход» откроем, гной сбежит, но подавляющее большинство останется — смысл ехать, если тут — лучше? Уезжать-то без брюликов придется, вон, один чемодан со шмотьем бери, а остальное — извини, тебя Родина учила-лечила, считай — квиты.

Когда дяди Дима и Женя под утро тащили уделанного в сопли ребенка домой, он преподавал им основы художественного слова для самых маленьких:

— Вот шел я к товарищу Цвигуну грустный и на закате — это сивоиз… сим-во-ли-чно! А теперь солнышко встает — смотрите какое небо безоблачное! Хороший день будет. И символично — перевоспитали товарища Высоцкого, они и раньше был — ик! — патриот, а теперь ваще патриот! Понимаете?

— Понимаем, — заверил дядя Дима.

— А хотите — ик! — в литинститут вас отправим? Вон как про солнышко поняли, значит задатки есть. Еще про