– Миссионеры? Миссионеры не спрашивают нас, хотим ли мы, чтобы они приезжали сюда и насильно навязывали нам западные идеи. Мы видели жизнь ваших людей на Пера, она не кажется мне лучше той жизни, которую ведем мы. Ваш Христос учит, что любовь и доброта и прощение лучше, чем грубая сила, но, однако, все, что у вас есть лучшего – это могущественные армии!.. Иисус был великий пророк, мы молимся ему в наших мечетях. Но он был не большим сыном бога, чем Магомет. Мы думаем, что ваша религия есть богохульство, но мы не пытаемся переменить у вас вашу религию. Однако вы пытаетесь обратить нас в веру, которую мы считаем младшей по отношению к нашей. Если бы христиане оставили нас в покое, мы бы не вырезывали армян…

Богатый армянин, живший в Буюк-дере, на Босфоре, шел еще дальше.

– Я искренне согласен с турками, – заметил он. – Если бы я был турком, я бы ненавидел христиан. Турция не может быть политическим государством. Это теократия, и единственным органическим законом является магометанская религия. Поэтому все турецкие подданные немусульмане оказываются, естественно, вне закона, а отсюда источник постоянных раздоров. Турок абсолютно честен в ведении своих дел – этого требует от него религия. А мы, христиане, лжем и обжуливаем с чистой совестью. Ни один мусульманин не может заниматься ростовщичеством – коран запрещает это. Естественным следствием этого является то, что вся торговля, банковское дело – фактическая сила во всех областях экономики – находятся в руках христиан или евреев – иностранцев, с которыми турецкая религия не позволяет конкурировать. С турецкой точки зрения есть только один способ разрешения этого вопроса – все люди, кроме магометан, должны быть изгнаны из страны… Я сам был бы выслан, если бы я не сидел смирно и не поступал бы честно с турками. Я плутую только с иностранцами. И все-таки они такие простодушные, так похожи на детей в этом старом мире разбойничьих притонов и авантюристов, что они думают после войны отделаться также и от германцев. Нам с вами лучше знать… Это конец Турецкой империи, да, это конец, какая бы сторона ни победила…

Из моего окна, с высоты ослепительного Атеней Палас Отеля в Бухаресте, построенного в ново-французском стиле, открывается вид на маленький парк, утопающий в почти тропическом изобилии деревьев и цветов. Бюсты местных румынских знаменитостей на мраморных колоннах в каменной неподвижности принимают мраморные венки, возлагаемые на их головы томными музами, склоняющимися над пьедесталом. Во Франции повсюду можно видеть сотни таких же.

Налево расположен Атеней, в котором смешаны различные черты Лувра, Пантеона и Трокадеро; построен он с намеком на архитектуру Парижской Оперы. Его купол в стиле барокко окружает фриз золоченых лир и имена великих умерших, написанные золочеными буквами: Шекспир, Сервантес, Пушкин, Камоэнс, Бетховен, Расин и т. д., и две или три какие-то румынские знаменитости, неизвестные на Западе.

На восток громоздятся прерывающиеся яркими пятнами деревьев красные черепичные крыши и белые каменные стены дворцов и отелей в донельзя современном цветистом французском стиле, с невяжущимися с ним восточными башнями или куполами православных церквей. Все это похоже на французский веселый городок где-нибудь на юге, этот маленький «Балканский Париж», название которого – по-румынски – «Букарешти» – в переводе значит: «город веселья».

С закатом солнца город пробуждается от жары ясного Дешеш дня. Направо главная и самая бойкая улица Калеа Викторие с шумом протекает между отелем «Высший Свет» и зданием «Жокей-Клуба» – зданием, точно перенесенным сюда прямо с бульвара Гаусман. Все «общество» возвращается домой со скачек на Шоссэ, – нечто среднее между Булонским лесом и Елисейскими Полями, – где конюшня Александра Маргиломана, вождя германофильского течения в консервативной партии, выиграла, по обыкновению, дерби.

Начинается ежевечерний парад. Бесконечная вереница красивых парных экипажей, с запряженными в них великолепными лошадьми, быстро проносится в обоих направлениях по узкой извилистой улице. Кучеры одеты в длинные архалуки из синего вельвета и подпоясаны яркими атласными лентами, концы которых развеваются сзади так, что можно править, держась за них, как за вожжи. Все эти экипажи – наемные, принадлежат они артели извозчиков, которые состоят членами какой-то дикой русской религиозной секты. Их верование требует, чтобы после того, как они женятся и произведут на свет одного ребенка, они сделались бы скопцами…

В каждой коляске сидят одна или две женщины, нарумяненные, разукрашенные и разодетые более фантастично, чем самые невероятные девицы, изображенные на плакатах французскими декораторами. Густая толпа, переливающаяся с тротуаров на улицу, медленно двигается от Атенея, мимо королевского дворца, к бульварам и обратно: экстравагантные женщины, юноши, одетые под французских декадентских поэтов, целая армия офицеров в разрисованной во все цвета военной форме, со множеством золотых позументов, с кисточками на сапогах и в фуражках, на которых бледно-голубое спорит с розовым, цвета семги: комбинация красок, при виде которой директор оперетки умер бы от зависти. У них одутловатые щеки и синяки под глазами, у этих офицеров, причем щеки их иногда бывают нарумянены. Они проводят все время, катаясь со своими дамами вдоль по аллее или уничтожая сладкие пирожки в кондитерской Капша, где все видные или надеющиеся стать видными жители Бухареста каждый день показываются друг другу и где предрешаются существеннейшие дела нации. Какой контраст между офицерами и рядовыми солдатами – сильными, коренастыми, низкорослыми крестьянами, превосходно обмундированными и вымуштрованными, отряды которых проносятся мимо, на зов горниста, в свои части. Бесчисленные кафе и кондитерские раскинули свои столики на тротуарах, а то и прямо на улице. Вокруг них теснятся распутного вида мужчины и похожие на певичек женщины. Из открытого сада-кафе несутся звуки дикого цыганского оркестра, которые вошли в привычку, как крепкое вино. Сотни ресторанов полны экзотической толпой. Повсюду яркий свет. Витрины магазинов сверкают драгоценностями и ценными безделушками, которые мужчины покупают для своих дам.

Вы видите перед собой парад десяти тысяч публичных женщин, ибо истый бухарестец хвастается, что в процентном отношении в их городе больше проституток, чем в любых четырех городах мира…

Если посмотреть на все это, вам может показаться, что Бухарест такой же старинный город, как София или Белград. Белый камень так быстро выветривается под жарким, сухим солнцем, жирная, тучная почва дает такое изобилие растительности, жизнь так многообразна и испорчена, а между тем всего только тридцать лет тому назад здесь не было ничего, кроме жалкой деревушки, нескольких старых церквей и старинного монастыря, который служил жилищем королевской семье.

Бухарест – город быстрого богатства, и современная румынская цивилизация тоже такова – выскочка, выросла за тридцать лет. Плодородная равнина – одно из наиболее урожайных мест на свете; горы покрыты великолепным строевым лесом; но главный источник богатства – это месторождения нефти. В Румынии уже есть нефтяные короли, короли леса и земли, разбогатевшие быстро и сказочно. Жизнь в Бухаресте стоит дороже, чем в Нью-Йорке.