Покинув Любек после последней встречи с Бернадотом, Гиммлер перестал думать о своих сложных заговорщических махинациях, а точнее, о махинациях Шелленберга, который в течение следующих трех дней, находясь во Фленсбурге и в Дании и настроив свои усики-приемники в сторону Стокгольма, напряженно ожидал новостей и осторожно предвкушал успех. Потом, 27 апреля, вернулся Бернадот и привез с собой ответ, которого ожидал бы любой разведчик, за исключением нацистского: ни Гиммлер, ни частичная капитуляция на Западе не могут быть приняты западными державами. С упавшим сердцем выслушал Шелленберг эту новость о совершенно неожиданной неудаче. До тех пор он так восхищался своей проницательностью, дипломатической виртуозностью и своими шведскими связями, что ему не могла прийти в голову возможность полного провала всех его затей. Он поставил на кон свою репутацию и репутацию Гиммлера, поставил на успех. Как он посмотрит теперь в глаза Гиммлеру, которого он так упрямо и, как теперь выяснилось, так неосмотрительно поставил в ложное и уязвимое положение? Шелленберг испытал некоторое облегчение, когда Бернадот вызвался сопровождать его к Гиммлеру и поддержать в неприятном разговоре. Однако, когда Шелленберг позвонил в кабинет Гиммлера и сказал его секретарю, доктору Брандту, что ответ Запада оказался негативным и что граф Бернадот жаждет приехать к Гиммлеру и объясниться, ответом стал полный отказ. Гиммлер досыта насмотрелся на графа Бернадота и больше не желает его видеть.

Дрожа от мрачных предчувствий, Шелленберг дипломатично извинился перед Бернадотом и один поехал к своему хозяину. По дороге он гадал, какой прием ждет его у Гиммлера. Шелленберг был настроен мрачно, так как не ожидал ничего хорошего. Но ему на помощь, как всегда, пришли его незаурядные дипломатические способности. «Насколько мне было известно, – пишет он, – мое положение в глазах Гиммлера было очень трудным. В этой ситуации я мог ожидать чего угодно, даже физической ликвидации. И тут мне в голову пришла удачная идея: послать в Гамбург за астрологом, лично известным Гиммлеру. Этого астролога я и взял с собой, для того чтобы его предварительная беседа с Гиммлером позволила бы сгладить горечь разочарования. Я был уверен в успехе, так как знал, как высоко ценит Гиммлер этого господина»[197]. Вот такими, с позволения сказать, средствами высшие руководители Третьего рейха улаживали отношения друг с другом. Будет вполне уместно отметить, что после встречи с Гиммлером ранним утром 29 апреля Шелленберг не был ликвидирован, несмотря на то что его положение еще больше ухудшилось, так как новость о переговорах просочилась в прессу. Вполне естественно, что Гиммлер был раздражен и выражал свое разочарование. Он сказал, что с самого начала знал, что из всей этой затеи не выйдет ничего хорошего. Он боялся, что теперь будет опубликовано его письмо шведскому министру иностранных дел; указал Шелленбергу на последствия, которые вся эта история может иметь для его отношений с Гитлером. Кроме того, он обвинил Шелленберга в том, что именно он был движущей пружиной всего этого прискорбного дела. «Тем не менее, – самодовольно пишет Шелленберг, – мне удалось, с помощью вышеупомянутого астролога, сделать еще одно предложение о более ограниченном решении, и я сделал это так убедительно, что Гиммлер удалился на час, чтобы обдумать эти предложения». В конце концов Гиммлер согласился на эти ограниченные решения, предусматривавшие прекращение военных действий в Норвегии и Дании, и дал Шелленбергу подробные инструкции на этот счет. Он сделал это уверенно, так как уже не сомневался в будущем. Гитлер долго оттягивал свою смерть, но очень скоро он умрет, и тогда Гиммлер в качестве нового фюрера получит возможность принимать все необходимые решения.

Все это время Гиммлер не испытывал и тени сомнения в том, что именно он является законным наследником трона Гитлера. Он был рейхсфюрером; в его распоряжении была преданная ему личная армия; он занимал множество высоких должностей, имел безупречный послужной список и всегда выказывал непоколебимую верность Адольфу Гитлеру. Причина его упрямого отказа от заговоров с целью захвата власти заключалась в том, что он знал, что наступит момент, когда она сама упадет ему в руки. На этот случай он даже заготовил целую программу – конечно, не сам, ибо разработать программу было выше его средних способностей. Теперь он рассматривал идею создания новой партии, для которой Шелленберг любезно придумал название – Партия национального единства[198]. Было у Гиммлера наготове и теневое правительство, составленное сплошь из высших полицейских чинов и других деятелей, которые, подобно Шелленбергу, верили, что правительство, возглавляемое Гиммлером, окажется жизнеспособным само и позволит выжить им всем под покровительством западных союзников[199]. В число этих оптимистов мы должны включить также убийцу Олендорфа и недалекого Шверина фон Крозига; ни послужной список первого, ни интеллект второго не считались препятствиями для занятия должностей в правительстве, возглавляемом эксцентричным чудаком и главным преступником нацистского режима.

Подобные иллюзии могут показаться нам абсолютно бесперспективными, но их питали не только подчиненные Гиммлера. Почти все нацисты признавали Гиммлера самым подходящим преемником Гитлера после падения Геринга. В тот день, когда переговоры Гиммлера с Бернадотом стали достоянием гласности, он (Гиммлер) рассказал одному из своих сторонников о том, как он намерен распорядиться своей властью, добавив, что уже говорил с Дёницем и что он, тоже считавший Гиммлера естественным преемником фюрера, изъявил готовность работать под его руководством[200]. В тот же день Шверин фон Крозиг обсудил этот вопрос с двумя сторонниками Дёница. Так как Геринг и Гесс уже не могли претендовать на высший пост в стране, все они сошлись на том, что осталось три возможных сценария. Либо Гитлер ничего не меняет в своем так называемом «завещании»[201], и в этом случае Гиммлер автоматически становится фюрером; либо Гитлер меняет свою волю, но в таком случае у него нет иного выбора, как назначить Гиммлера своим преемником. В третьем варианте решение вопроса будет оставлено до выработки временной конституции, но и в этом случае временное правительство мог, по мнению этих людей, возглавить только Гиммлер. Даже два дня спустя, когда уже весь мир знал о переговорах Гиммлера, Шпеер и другие с серьезным видом обсуждали ту же проблему, соглашаясь с тем, что Гиммлеру нет никакой серьезной альтернативы[202].