Покончив с завещанием, Гитлер продиктовал распоряжения новому правительству. Несмотря на то что некоторые члены будущего правительства – такие как Борман и Геббельс – присоединились к Гитлеру в бункере по собственной воле и собирались, оставшись с ним до конца, и погибнуть вместе с ним, они должны были подчиниться приказу, покинуть Берлин и выжить, для того чтобы и дальше осуществлять нацистское руководство, вести нацистскую войну и распространять нацистский миф. Наконец (именно так заканчивается этот странный документ), они (правители) должны «превыше всего исполнять расовые законы во всей их строгости и беспощадно противостоять угнетателю всех народов международному еврейству».

Личное завещание Гитлера намного короче этого исторического документа. Это завещание не революционного гения, не ангела разрушения, а австрийского мелкого буржуа, хозяина живописного дома в Оберзальцберге и мужа Евы Браун. В завещании объяснены причины брака, даны распоряжения относительно имущества и объявлено о решении добровольно уйти из жизни.

«В годы моей борьбы я был убежден, что не могу взять на себя ответственность брака, но теперь, в конце жизни, я решил взять в жены женщину, которая после многих лет верной дружбы явилась по собственной доброй воле в этот осажденный город, чтобы разделить в нем мою судьбу. Она, как моя жена, по собственному желанию разделит со мной и мою смерть. Это будет нам вознаграждением за все, чем мы пожертвовали вследствие моего труда на благо народа.

Мое имущество, если оно вообще представляет какую-либо ценность, я завещаю партии или, если она перестанет существовать, государству. Если же и оно погибнет, то нет нужды делать какие-либо распоряжения.

Картины, которые я покупал в течение многих лет, никогда не предназначались для частной коллекции, но единственно для учреждения картинной галереи в моем родном городе – Линце на Дунае.

Мое самое сокровенное желание – это то, чтобы мои распоряжения были в точности исполнены.

Моим душеприказчиком я назначаю моего верного партийного товарища Мартина Бормана. Ему предоставляется юридически подтвержденное право принимать решения по данному завещанию. Я разрешаю ему передать моим родственникам все, что поможет сохранить память обо мне и вести им достойный мелкобуржуазный образ жизни[216]. В частности, это касается матери моей жены и моих верных сотрудников обоего пола, хорошо известных Мартину Борману. Первой я хочу назвать моего бывшего секретаря фрау Винтер и других, кто много лет помогал мне своей работой.

Моя жена и я выбрали смерть, чтобы не испытать позора свержения и капитуляции. Наши тела должны быть немедленно после нашей смерти сожжены на том месте, где я двенадцать лет трудился на благо моего народа»[217].

В четыре часа утра оба документа были готовы к подписанию. Было изготовлено три копии, ибо доставка их по нужным адресам была сопряжена с вполне понятными трудностями, а такие важные документы надо было непременно сохранить для потомства. После того как Гитлер подписал документы, его подпись на политическом завещании засвидетельствовали Геббельс, Борман, Кребс и Бургдорф. Подпись фюрера под личным завещанием засвидетельствовали Геббельс, Борман и полковник Николаус фон Белов, военно-воздушный адъютант Гитлера, бывший в течение восьми лет членом его ближайшего окружения.

После подписания документов Гитлер отправился отдыхать. Но у Бормана и Геббельса было еще много работы. Они оба присутствовали на конклаве, где обсуждался вопрос об измене Гиммлера и о престолонаследовании. Оба вопроса были решены. Борман и Геббельс, как и Гитлер, желали (или говорили, что желали) умереть вместе с ним, повинуясь голосу совести, но Гитлер приказал им выжить и возглавить новое нацистское правительство. Это был голос долга. Теперь каждому из них предстояло принять решение, к какому из голосов прислушаться.

Мартин Борман никогда не был романтиком. Не был он, кроме того, государственным деятелем или солдатом, пророком или жрецом, поборником идеи или фанатиком. Он любил на свете только одну вещь – власть. Но не ту власть, которая выражается внешними атрибутами, почестями или материальным вознаграждением. Борман любил реальную власть, которая выражается в повиновении. При Гитлере он был уверен в такой своей власти. Но теперь Гитлер собрался уйти из жизни, и какие перспективы ожидали теперь Бормана? Сам Борман умирать не хотел, он постоянно убеждал и Гитлера покинуть Берлин. Но если он, Борман, выживет, то как сможет он сохранить столь обожаемую им власть? Сам по себе он был нулем, пустышкой, полностью зависящим от хозяина. Было лишь две возможности уцелеть в качестве «коричневого кардинала», стоящего за троном: либо он сам унаследует власть, либо наследник будет нуждаться в нем, как в незаменимом советчике. Мы не знаем, стремился ли сам Борман стать преемником. Это маловероятно. Он обладал дарованиями секретаря, а не правителя. Он был отцом Жозефом, а не кардиналом Ришелье. Гитлер, без сомнения, считал его слишком прозаической натурой (как, впрочем, и Гиммлера), чтобы доверить ему пост фюрера. Но если ему не суждено было стать преемником, но лишь советником при преемнике, то этим последним должен был стать человек, которому будут нужны его услуги. Они были бы не нужны Герингу, и поэтому Геринг был смещен. Для того чтобы окончательно избавиться от него, Борман предпринял меры предосторожности. Он отправил своим верным людям в Оберзальцберге телеграмму недвусмысленного содержания. «Положение в Берлине, – говорилось в ней[218], – становится все более тяжелым. Если мы и Берлин падем, то изменники 23 апреля тоже должны быть уничтожены. Солдаты, исполните свой долг! От этого зависит ваша честь и ваша жизнь!» Эта телеграмма была доставлена и вручена коменданту крепости, куда был заключен Геринг. Но комендант отказался признать подпись Бормана, и Геринг избежал смерти от пули.

Было так же ясно, что и Гиммлеру Борман как советник совершенно не нужен. У Гиммлера было множество ревностных претендентов на эту должность. Но опасность со стороны Гиммлера миновала в результате решений, принятых в ту богатую событиями и решениями ночь. Теперь преемником назначен Дёниц. Он был моряк, а не политик. Но, кроме того, он был нацистом. Политического опыта у него не было, но он был предан Гитлеру и его идеалам. Дёницу, несомненно, понадобится искушенный нацистский советник, знающий все секреты и ухищрения управления. Какие мнения высказывал Борман при обсуждении кандидатуры преемника, мы не знаем, но нет никаких сомнений, что назначение Дёница было ему только на руку. Распоряжение Гитлера о том, что Борман должен выжить, было принято им с радостью и готовностью. В работе с Дёницем, решил Борман, его функция будет заключаться в полном повиновении. И этим своим повиновением он надеялся вновь получить невидимую власть, без которой жизнь для него теряла всю свою прелесть.