Я проснулся в темноте и услышал скрежет засова на своей двери. Я сел на кровати и спустил на пол ноги, и сразу же у меня закружилась голова. Прежде чем это прошло, в дверях появился кухонный слуга с подносом. Он поднял канделябр со свечами, хмуро оглядел темную комнату и сгрузил свою ношу на мой стол.

— Ваш обед, сэр. — Эти простые слова с трудом вмещали презрение, которым он их напитал.

— Спасибо. Где мой отец?

Слуга с недовольным видом наклонился, чтобы забрать поднос с грязной салфеткой и битой посудой, оставленный мной на полу у двери. Он был высоким, бледным, словно гриб, хилым и громко сопел, словно его тошнило от запаха вчерашней пищи.

— Лорд Бурвиль сегодня вечером принимает гостя. Он приказал мне отнести вам поднос.

Слуга отвернулся, словно я не был достоин его внимания. Я заступил ему дорогу к двери, и он шарахнулся от меня, как будто я — напавший на него медведь. По крайней мере, мое огромное тело годилось, чтобы запугивать слуг.

— Кто в гостях у моего отца? — спросил я.

— Ну, не думаю…

— Кто в гостях у моего отца? — повторил я и сделал еще шаг в его сторону.

Слуга попятился, держа перед собой поднос с битой посудой, словно щит.

— Доктор Рейнолдс из Приюта сегодня приехал по вызову, — поспешно ответил он.

Упоминание доктора, а также утренний посыльный разбудили во мне внезапный страх.

— В Приюте Бурвиля появились больные? Поэтому доктор здесь?

— Ну, я ничего такого не знаю. Не мое дело интересоваться, почему лорд Бурвиль принимает гостей.

— О чем они разговаривали?

— Я не подслушиваю разговоры вышестоящих! — Казалось, он оскорбился тем, что это вообще могло прийти мне в голову, и ткнул в меня подносом, словно отпугивая собаку. — Уйдите с дороги. Мне нужно работать.

Я уставился на него, неожиданно сообразив, что он разговаривает со мной так, будто я никто, ничтожество, нищий, а вовсе не сын хозяина дома. Неужели настанет время, когда все будут обращаться со мной с таким пренебрежением?

— Скажи «пожалуйста, сэр», — мягко посоветовал я.

Он нахмурился, но, видимо, что-то в моем лице подсказало ему, что он допустил ошибку. Он нервно облизнул узкие губы и вернулся к соблюдению этикета.

— Если вы будете так любезны, сэр, что отойдете с дороги, — напряженным голосом проговорил он, — я смогу вернуться к своей работе.

— Можешь идти, — кивнул я и отступил в сторону.

Слуга бросился к двери и выскочил в коридор, точно спасающаяся бегством крыса. Мгновением позже я услышал, как он захлопнул ее и быстро задвинул засов.

— Скажи моему отцу, что мне нужно поговорить с ним сегодня вечером! — крикнул я ему вслед.

Ответом мне были его удаляющиеся шаги. Я сжал зубы, почти уверенный, что он не передаст мою просьбу отцу. Может быть, я вообразил опасность? Это все вполне может оказаться совпадением: рассказ охранника про болезнь, пришедшую в Излучину Франнера, утренний посыльный и визит доктора. Я попытался прогнать беспокойство, но не смог.

Впрочем, прежде чем раздражение переросло в гнев, меня отвлек запах, и, как собака, идущая по следу, я проследил за ним до подноса на столе и снял с него салфетку.

Хлеб. Круглая буханка размером с два моих кулака, с крестообразным надрезом наверху. И графин воды. Я был потрясен, но тут же мои чувства ухватились за то, что у меня имелось, забыв про то, чего мне не хватало. Когда я взял в руки хлеб с золотистой корочкой, я увидел тонкий след жира там, где он коснулся сковороды. Я разломил его. Корочка хрустела, мякиш оказался нежным, немного тягучим и пах летней пшеницей.

Я откусил, и вкус прогнал все прочие мысли. Я ощущал составные части хлеба, зерно, выращенное на солнце Широкой Долины, легкий намек на соль, дрожжи, заставившие подняться тесто, масло, смягчившее корку. Я наслаждался своей трапезой, она заполнила все мои чувства. Я ел не торопясь, откусывая куски один за другим, останавливаясь лишь затем, чтобы сделать глоток холодной чистой воды. Еда проникала в мое тело, и, могу поклясться, я ощущал, как она становилась частью меня.

Простой хлеб и холодная вода. Отец угрожал мне этим как наказанием, но, покончив с трапезой, я почувствовал, что на самом деле мне больше ничего и не нужно. Когда я допил воду и поставил на стол пустую кружку, меня охватило удовлетворение.

После ужина я убрал поднос и сел за учебники и дневник, следуя самим собой заведенному порядку. Отец, решил я, либо придет, либо не придет ко мне, это его решение, и я ничего не могу изменить.

Мне оказалось труднее, чем обычно, сосредоточиться на учебе, но я упрямо заставил себя выполнить назначенное задание. Несмотря на дневной отдых, сонливость копилась во мне, и лишь огромным усилием воли я не бросил работу. После учебников я открыл дневник и честно записал в него все события дня, добавив свои опасения о том, что страшная болезнь угрожает Широкой Долине. Закончив, я наконец уступил сонливости. Опустившись на колени, я больше по привычке, чем из веры, произнес Вечернюю молитву. Я просил доброго бога за Приют Бурвиля, а не за себя. Я уже не был уверен в его силе и могуществе, как прежде, но еще надеялся, что он все-таки существует и услышит мои мольбы. Когда я натянул одеяло и закрыл глаза, я вдруг спросил себя, во что же я верю на самом деле. Я вспомнил Поронтов и отвратительную карусель из мертвых и умирающих птиц. Могли ли их старые боги защитить меня от страшной судьбы? И какую цену мне пришлось бы заплатить за их заступничество? Несмотря на мрачные мысли, я быстро погрузился в сон. Мне ничего не снилось.

Когда в мое окно прокрался утренний свет, я проснулся, но одеваться не стал. Если кто-нибудь и подойдет к моей двери, мне хватит времени, чтобы встать. Я быстро передвинул кровать туда, где на нее падали первые лучи солнца, снова лег и погрузился в состояние, не бывшее сном. Я чувствовал, как мое тело сберегает все, что может, — воду, еду, даже силы на то, чтобы дышать и двигаться. Я походил на могучее дерево, неподвижное и лишенное листьев, дожидающееся возвращения весны, которая разбудит в нем жизнь.

В тот день я вставал лишь изредка и переставлял кровать, чтобы она находилась на свету. Когда день угас и в комнату просочилась темнота, тот же слуга постучал в дверь и принес мне хлеб и воду.

— Какие вести из Приюта Бурвиля? — спросил я его, садясь на кровати.

— Болезнь, — коротко ответил он.

Прежде чем я успел подняться, он выскочил за дверь и быстро захлопнул ее за собой. На мгновение я замер от ужаса. Неужели сбываются мои самые ужасные страхи? Или отец прав и это самая обычная болезнь, которая пройдет, как летняя гроза? Я встал, поел, вернулся на кровать и снова уснул.

Следующий день прошел точно так же, за одним исключением. Вечер наступил, но слуга с подносом так и не явился. Минул час, потом другой, и наконец, проглотив гордость, я принялся стучать в дверь кулаками и орать. Через некоторое время я услышал голос служанки, остановившейся у моей двери: