догадывались, что перед ними разрозненные здания некогда единого архитектурного ансамбля (выстроенного по специальному проекту с конкретной датой и «государствообразующей» функцией), но по целому ряду причин так и не сумели составить себе о нем понятия. Причин — множество.

Первая, и едва ли не основная, — отсутствие официальных, летописных упоминаний об этом событии. Единственный источник, весьма коротко сообщающий о постройке в глубине Переславских лесов дворцового столичного ансамбля, вполне может быть охарактеризован как «частный»: это запись «для памяти», сделанная на полях богослужебного сборника рукою игумена соседнего Троице-Сергиева монастыря Памвы Мошнина, вернувшегося в декабре 1513 г. с новоселья в Новом селе Александровском, где он помимо прочего участвовал в освящении соборной Покровской церкви[736]. Ни в одном из летописных сводов первых десятилетий XVI в. упоминаний о таком важном событии русской истории, как возведение под Москвой загородной великокняжеской резиденции — Государева двора, нет. Источник сделался известным более ста лет тому назад, но заметного воздействия на науку об Александровой слободе (в плане архитектурном) так и не оказал. В нем, вопреки ожиданию, содержалась ненужная, как это представлялось в тот момент, даже «избыточная» информация. Памва сообщает об освящении на протяжении двух с половиной недель, с 28-го ноября по 15-е декабря 1513 г., властями Троице-Сергиева монастыря во главе с троицким постриженником, епископом Митрофаном Коломенским нескольких церквей в монастыре и его окрестностях, в том числе — в Новом селе Александровском. Как следует из контекста, и там, и там — и в монастыре, и по селам — в освящении храмов и «двора» участвовал сам Василий III с семьей (великой княгиней), двором, но почему-то без главного «богомольца» великокняжеской семьи — митрополита Варлаама. О самом «новоселье» Памва говорит скороговоркой: «Тогды ж князь великий и во двор вшел», что вполне понятно, ибо для Памвы — игумена, свидетеля и зрителя как бы «сбоку» — главным было не освящение двора, а освящение церквей монастыря, притом вполне замечательного — патрона и небесного «крестного» Василия III — преподобного Сергия Радонежского. Общерусское событие предстает у него как монастырское.

Восточный фасад церкви Успения Богородицы в Буграх.

Реконструкция В. В. Кавельмахера. ГИХМЗ «Александрова слобода». Фото А. Д. Кошлева.

Однако так оно в действительности и было. Сооружение главной загородной резиденции московских государей в 40 верстах от Троице-Сергиева монастыря было, по всем данным, инициировано троицкими монахами. Будущая Слобода родилась в качестве своеобразных «троицких выселок». Об этом говорит архитектура главной соборной церкви, посвящение приделов и церквей и весь принятый в этом месте на протяжении столетия обиход. Вторая функция (после государственной) самого большого за пределами Кремля «гражданского» ансамбля Москвы была, таким образом, богомольной. В передаче Памвы его официальное и государственное значение оказалось естественным образом притушенным. «Государев двор» — термин, эквивалентный европейскому понятию «двор королевский», — не был произнесен игуменом с должной отчетливостью. А вследствие этого у части историографов-любителей возникло ощущение, что речь идет чуть ли не о помещичьей усадьбе. Это неправомерное мнение не изжито и до сего дня.

План подклета церкви Успения Богородицы в Буграх.

Реконструкция В.В. Кавельмахера.

ГИХМЗ «Александровская слобода». Фото А.Д. Кошелева.

Вторая причина, помешавшая своевременной кристаллизации исследовательской мысли, — состояние самих памятников, их так называемая «застроенность» (произведенные за столетия переделки и ремонты), но пуще всего — понесенные ансамблем Слободы утраты. В последние десятилетия XVII в. при распространении Успенского монастыря на всю территорию Государева двора (первоначально учрежденный в 50-е гг. XVI в. монастырь занимал небольшую территорию на южной, женской половине дворца) все каменные палаты, составляющие ядро любого европейского королевского дворца или замка, были безжалостно разрушены монастырским духовником игуменом Корнилием (с 90-х годов XX в. — местный преподобный). В результате от собственно дворца остались только две каменных кордегардии с большой парадной лестницей между ними, громадная позднеготическая колоннада вокруг соборной церкви, три теплых подклета на погребах под одной из церквей и каменные холодные погреба с холодными подклетами под другой — все типичные атрибуты великокняжеского дворцового обихода. О размахе завершившегося в 1513 г. слободского строительства косвенно свидетельствуют выдающиеся размеры главной соборной церкви (освященный в том же году Покровский собор был по понятиям своего времени всего лишь вотчинным княжеским храмом, в действительности же являлся третьим по величине зданием средневековой Москвы после Успенского и Архангельского соборов) и роскошь ее отделки. На значимость осуществленного в Слободе замысла указывает также постройка посреди Государева двора против собора столпообразной подколоколенной капеллы со звонничным ризалитом для отпевания умерших дворян и слуг.

Колокольня. ГИХМЗ «Александрова слобода». Современный вид

Все эти диковинные и совершенно незнакомые историкам русской архитектуры сооружения трактовались — без учета понимания целого — совершенно превратно: кордегардии с лестницей-колоннадой долгое время считались пристроенными к собору позднее, церковь на теплых подклетах и погребах и вторая — на холодных подклетах и погребах — приписывались деятельности Ивана Грозного, перестраивавшего Слободу после новгородского похода, а подколоколенная капелла, впервые открытая исследователями в 40-е годы XX в., еще полвека ждала своей идентификации. Параметры же Покровского собора до Г.Н. Бочарова и В.П. Выголова вообще всерьез не принимались во внимание. Факт большого удаления церквей друг от друга, обнаружившийся после произошедшей в литовское разорение гибели деревянных хоромов дворца, рассматривался как доказательство их разновременности и отдельности, несмотря на феноменальное тождество их архитектуры и строительного материала.

Покровский собор 1513 г., ныне Троицкий

Была еще одна причина, на целое столетие задержавшая развитие науки о Слободе, которая может быть с полным основанием отнесена к числу «роковых» случайностей. В самом конце XVI в. в процессе вышеупомянутой передачи Успенскому монастырю всей территории Государева двора большая соборная церковь Покрова была переосвящена, но не обычным переосвящением, а посредством переноса главного соборного престола в другую теплую домовую церковь тут же во дворе и обратного переноса престола из малой церкви — в большую, чем был совершен нечаянный «топонимический подлог». В источниках это двойное переосвящение никак не отразилось, монастырские власти продолжали получать государеву ругу по старым книгам Казенного приказа (в которые подьячие вовсе не собирались вносить коррективы). Догадаться о совершившемся переосвящении без внимательного изучения самих памятников (хотя бы их фресок) в этих условиях для ученых нового времени оказалось делом невозможным. После знакомства с игуменской записью историки Слободы стали принимать за церковь Покрова 1513 г.