небольшой шатровый храм в глубине двора, а нынешний Троицкий собор, открывающий собою крупнейший ансамбль средневековой России, считать постройкою Ивана Грозного. Наиболее скверным последствием данного заблуждения стала утрата ими представления о масштабе события. Воображение исследователей неизменно рисовало вокруг лже-Покровской церкви небольшую деревянную, в очередной раз — почти «помещичью», усадьбу (сельского или городского типа— безразлично) «двора» Василия III «с маленькой буквы». Так сложилась одна из местных топографических легенд о так называемом «начале Слободы». При этом ученых не смущала «ранняя» шатровая конструкция храма (в науке было принято считать, что каменные шатровые храмы не могли появиться в России раньше 1532 г. — год постройки церкви Вознесения в Коломенском).

План Покровского собора 1513 г., ныне Троицкого. Реконструкция

В. В. Кавельмахера. ГИХМЗ «Александрова слобода».

Фото А. Д. Кошелева

С трудностями чтения источников связана еще одна постигшая науку неудача. В писцовых книгах, составленных правительством после литовского разорения, подьячие в качестве топографических ориентиров при описании «места» сожженного Государева двора (в границах так называемой «Осыпи» — бывших крепостных стен) приняли расположенные на этой территории дворцовые церкви. Здание большого Покровского собора, имевшего помимо придворного статус «городской» соборной церкви, оказалось из этого перечня искусственно вычленено, а многочисленные в виде отдельных объемов церковные приделы (кроме почему-то одного — Николая чудотворца!) — опущены. С этого-то — Никольского придела — и начиналось, по данным писцовых книг, «место государева двора» (ориентир, во всех отношениях странный!). Ученая попытка отыскать искомое место и стала причиной очередной ошибки, окончательно дезориентировавшей науку. В Слободе на беду оказалось два Никольских придела, местное же предание помнило только об одном: при Успенской церкви в дальней южной стороне двора. Александровские историографы, а за ними и московские ученые посчитали, что Государев двор (по крайней мере, перед Смутой) располагался здесь, на отшибе от основных зданий, в виде «уединенной усадьбы» — теперь уже самого «мятущегося тирана» Ивана Грозного, — между тем как Никольский придел, с которого двор действительно, по-видимому, начинался, находился (случай вовсе не уникальный!) внутри соборной Покровской церкви. Беря в этом приделе свое таинственное «начало», двор затем охватывал всю уставленную церквями территорию в границах пресловутой «Осыпи». Так заключенная в термине «Государев двор» масштабная идея оказалась в очередной раз дезавуированной. Понятие «королевской резиденции» для государя величайшей державы Европы, несмотря на обилие косвенных фактов в виде величины собора и каменных кордегардий при нем, не складывалось. «Легендарный» туман вокруг памятников Слободы рассеялся только в советское время. В 1929 г. исследователи (А.И. Некрасов) установили, наконец, каким в действительности было посвящение большого собора, а с ним впервые обрели истинную дату этого архитектурного колосса. Чуть раньше (в 1914 г.) в научном обороте появились гравюры-иллюстрации из книги Я. Ульфельдта, давшие возможность любому исследователю оценить при желании масштаб и контуры ансамбля. Был сделан первый шаг к идентификации всех расположенных на территории бывшего Государева двора сооружений. Одним из исследователей, оценивших масштаб событий 1510-х гг., был проф. А.И. Некрасов. Его рукопись 1948 г., хранящаяся в архиве Государственного историко-художественного музея-заповедника «Александрова слобода», поныне остается ценнейшим компендиумом знаний по архитектурной истории Слободы. Ее уже почти адекватно читали наши современники Г.Н. Бочаров и В.П. Выголов, а также исследователь памятников Слободы архитектор-реставратор П.С. Полонский (машинопись его работы также хранится в архиве музея-заповедника) и ярославский ученый-краевед М.П. Куницын.

Однако камнем претковения для всех без исключения историков Слободы оставалась сама ее архитектура, чью тонкую стилистику ученые продолжали (и сейчас продолжают) не понимать. Исследователи упорно не желают видеть в разбросанных на громадной территории (в границах бывшей «Осыпи») церковных зданиях причудливой и одновременно строго унифицированной архитектуры – остатков единого, подчиненного общему замыслу грандиозного архитектурного ансамбля. Ни тождество строительного материала, кирпича, железа, белого камня, кровельной черепицы и т. д., ни единое для всех четырех храмов колористическое решение фасадов (по-европейски открытая снизу доверху фактура кирпичных и белокаменных кладок, белокаменные подклеты и апсиды, красные стены и барабвны и черные «графитовые» кровли), ни итало-готическая резьба церковных порталов, поясов и карнизов не может поколебать их старинной, основанной на случайных свидетельствах иностранцев уверенности, что здания Слободы сооружались не в один, как это видят наши глаза, а непременно – в два приема с разрывом в 50 лет между ними: первая группа зданий – собор и церковь под колоколы – при Василии III, а вторая – две церкви на погребах и подклетах в глубине двора, а также гиганская шатровая столпообразная колокольня, заново возведенная над старой церковью под колоколы (и все, что к ним некогда «примыкало», включая новые деревянные хоромы и «дьячьи избы» и т.п.) – при Грозном, в эпоху опричнины. Таков вердикт, вынесенный самому загадочному русскому «гражданскому» средневековому ансамблю большинством исследователей. Этот вердикт не может не вызвать тревоги и сомнений. Ведь перед нами художественное явление колоссального значения, вполне сопоставимое с королевскими дворами Европы.

Колокольня. ГИХМЗ «Александрова слобода». Современный вид

Совершенно открытым в течение десятилетий оставался вопрос о снесенных Корнилием палатах, их архитектуре, материале и датировках. Не имея самих палат перед глазами (часто даже не подозревая об их существовании в прошлом, поскольку источники на этот счет хранят молчание), ученые XIX–XX вв. были склонны называть дворец «усадьбой» — по аналогии с усадьбой Коломенское царя Алексея Михайловича, – давая тем самым понять, что весь так называемый «жилой фонд» дворца, за исключением церквей, был первоначально деревянным. Черпаемые из актового материала первой половины XVII в. сведения о достоверно существовавших на территории Государева двора при Михаиле Федоровиче деревянных хоромах поддерживали их в этом убеждении. Подобная, априорная по сути своей, точка зрения не может быть сочтена, тем не менее, беспредметной: все многочисленные подмосковные резиденции Романовых, начиная с «путевых дворцов» в Троице-Сергиеве монастыре и Слободе, в окрестностях Москвы были деревянными. Деревянными, за исключением громадных усадебных церквей, немногих погребов, ворот и кордегардий при них (совсем как в нашем случае!), были и такие крупные подмосковные резиденции, как Коломенское и Измайлово, а также все известные по источникам великокняжеские и царские кельи и «хоромы на приезд» по городам и весям и монастырям — по всему государству. И диктовала подобный выбор материала не нужда, а традиция. Единственным в новейшей русской истории «владетельным князем», пытавшимся построить себе в далеком Подмосковье каменный замок в самом конце XVI в., был убежденный западник конюший боярин Б.Ф. Годунов (Борисов городок на Протве). И только в Московском Кремле и в уделах наукой зафиксированы