Отец помолчал, сжимая в горсти песок. Рука у него дрожала. Я слегка обозлился на себя за то, что расшевелил все эти воспоминания. С другой стороны, я был горд, что вот так рождалась (или возрождалась) близость с отцом — близость, заснувшая на десять лет.

— Самое удивительное, то, чего я никак не мог понять, — это как было получено разрешение на строительство. Такого не должно было случиться. Подземные ходы, вплотную к морю, близость исторического памятника — многовато причин для запрета, но они все сделали по правилам и по закону. Против нас сплотился весь остров, и за «Семитим» стоял не только мэр. Мориссо — всего лишь один из мошенников. Там собралась целая толпа муниципальных советников, земледельцев, ремесленников, коммерсантов, и все — островитяне во многих поколениях. Знаешь, Колен, у каждого из англо-нормандских островов своя темная история. Джерси стал налоговым раем, где отмывают деньги жулики со всего мира. У Сарка всегда был сеньор, там сохранялся феодальный строй. Морнезе — это тайное бандитское логово. У людей из «Семитим» имелись участки рядом с аббатством, рабочие, чтобы строить клетушки для туристов, капиталы, чтобы все это финансировать, и они твердо вознамерились обогатиться, без раздумий залив бетоном весь берег. Но руки у них были связаны. Из-за нашего участка.

— И никто вас не защитил? — удивился я.

Папа задумчиво проводил глазами луч маяка.

— Возможно, честных людей на острове большинство, но они ничего не говорили, ничего не делали, на все закрывали глаза. Понятно, что из страха. Вот так власть оказалась у «Семитим». Я решил держаться стойко, но, кроме твоей мамы, как я уже говорил, в ассоциации рядом со мной постепенно никого не осталось. Мои друзья поддались страху — страху и жажде наживы… Через несколько месяцев положение стало нестерпимым, даже твоя мама начала бояться. За тебя. Однажды вечером стена аббатства рухнула — разумеется, не случайно, мы ее восстановили за несколько недель до этого обвала. А ты весь день играл в тени этой стены!

Отец выглядел расстроенным, как будто все еще чувствовал ответственность за случившееся. Он все глубже зарывался рукой в песок.

— Я был один. Твоя мама хотела бежать, покинуть остров, защитить тебя. Тьерри, ее брат, и Максим, мой лучший друг, сговаривались у меня за спиной, но пока еще колебались, не могли решить, продать ли участок или самим вступить в «Семитим». Я так и не узнал, какие именно предложения они получили, но за содействие им, должно быть, обещали немало. Однако я тогда был упрям. И, несомненно, глуп. У меня тоже были связи, и я решил противостоять «Семитим». Я не мог продать участок никому другому, мэрия воспользовалась бы своим преимущественным правом покупки.

Я не все понимал, никогда не слышал о преимущественном праве покупки, но лезть с вопросами не стал.

— И я ввязался в их игру. Развивать туризм на острове Морнезе? Почему бы и нет, в конце концов? Но обратился к другой компании.

— «Евробильд»?

— Да, «Евробильд»… А ты, как я посмотрю, навел справки. Тогда вокруг этого такой шум подняли. Компания специализировалась на комплексных проектах, они были активистами экологического туризма, использовали природные материалы, сохраняли зеленые зоны, совсем не строили ничего высотного. Они уже развивали эту концепцию на разных побережьях, в Ирландии, на Корсике, в Андалузии. Дело шло неплохо, а главное, я им доверял: хозяин компании Габриель Бордери был моим близким другом с детства, моим спонсором с самого начала работы на острове.

— А другие члены ассоциации согласились?

— Более или менее… Но тогда я еще мог оказывать на них какое-то воздействие, они не решались открыто выступить против меня. И проект на самом деле заслуживал доверия, хотя, как ты понимаешь, ни о деньгах за содействие, ни о личной выгоде речь уже не шла. Я сам чертил планы вместе с Габриелем. Мы дали этому проекту название Сангвинарии — это историческое название участка еще со времен Средневековья. Я хотел его сохранить, пусть даже Габриель считал его не слишком привлекательным — с коммерческой точки зрения. Мы включили в проект аббатство и крест Святого Антония, вывели из игры компанию жуликов. Мне казалось, что я нашел идеальное решение, хотя, конечно, готов был к очень сильному противодействию местных. Но знаешь, Колен, когда я обнародовал свой проект, многие на острове тайно меня поддержали, им этот проект понравился больше. Островитяне были на моей стороне, даже если не говорили об этом вслух. Видишь ли, Колен, я в то время считал себя сильнее.

Я все больше восхищался отцом. Он был именно таким, каким мне его описывали, — энергичным, стойким, верным своим идеалам. Похож ли я на него? Достоин ли его?

Он посмотрел мне в глаза:

— Колен, никогда не надо считать себя сильнее всех. Никогда! Через полтора месяца после начала работ рухнул кран, погибли трое рабочих. И «Семитим» набросился на меня и на «Евробильд». Настоящее линчевание устроили.

Я понимал, что ему больно вспоминать прошлое, но все-таки спросил:

— А что произошло?

— По официальной версии экспертов кран установили над подземным ходом, потому все обрушилось. Кран был слишком тяжелый. Ошибка при планировании. И, само собой, в нас, археологов, стали тыкать пальцем: мы должны были знать, что над такими дырками кран не ставят. Впрочем, я с самого начала был убежден, что на этом участке строить нельзя, и все-таки сам себя загнал в ловушку с туристическим комплексом.

Он умолк, переводя дыхание. В наступившей тишине было слышно, как на холме над нашими головами ветер шелестит листьями. Или — почему бы и нет? — старый пьяница за нами следит. Маяк Кандальников снова осветил пляж, будто полицейский фонарь. Я проводил его луч взглядом. Мне хотелось попросить отца говорить тише, но делать этого я не стал.

— Лично я считаю, что кран рухнул не из-за подземного хода. Думаю, коридор под краном разрушили, поскольку балки оказались подпилены. Я знал все ходы наизусть, и для меня это было очевидно, а для экспертов с континента, к сожалению, нет. Они не поверили нашим словам про саботаж, про заговор, про мафиозный остров и про все остальное. Для них остров был населен честными людьми, вся вина лежала на ассоциации Святого Антония и компании «Евробильд». Победа осталась за «Семитим», на «Евробильд» подали в суд и разорили их. Нам ничего другого не оставалось, кроме как распустить ассоциацию и перепродать участок. А те только того и дожидались…

— И ты на это пошел?

— Ты себе представить не можешь, насколько я был сломлен смертью рабочих, трех молодых людей, семейных, понимаешь?

Папа сжал руку с горстью песка, стиснул. Меня душило волнение.

— Ты не виноват, — почти выкрикнул я. — Это был саботаж!

— Да, — спокойно сказал он. — И все же это случилось из-за меня. Из-за моего высокомерия, из-за моего упрямства, из-за принципов, которыми я не хотел поступиться. Чего стоят сохраненный пейзаж и старые камни против человеческих жизней? На этом было покончено со всеми моими идеалами. Не знаю, можешь ли ты это понять. Я распустил ассоциацию, написал прощальное письмо, где обвинил во всем себя, чтобы максимально обелить Габриеля и компанию «Евробильд», потом нанял лодку и вышел в открытое море, планируя исчезнуть. Я думал, что так никто не окажется под угрозой. Ни ты, ни мама, ни другие. Я взял всю вину на себя, решив, что, уйдя в подполье, смогу разоблачить истинных виновников, найти доказательства, изменить ход событий.