но провокации были, и застава несла потери в это самое мирное время. Да и переходы границы стали чаще, намного чаще. К весне все укрепления на границе были окончательно готовы — завезли орудия и пулеметы, склады, расположенные в бетонной толщи дотов загрузили всем необходимым, в первую очередь, боеприпасами. Аркадия, наконец, перестали отвлекать от прямых обязанностей политрука, используя его строительные навыки. Теперь он занимался своей боевой работой, а она была не из легких. Аркадий с легкой улыбкой вспомнил, что самым сложным моментом в его работе было… общение с конем. Любой пограничник должен был уметь обращаться с конем, то есть быть еще и кавалеристом. Тем более пограничник-командир. Вот его отец — тот с конем был на ты, в первые годы революции возглавлял отряд самообороны в Коканде, а потом гонялся по пустыне за басмачами. Арам был человеком сильным, а с войны вернулся совершенно больным — пустыня выжала его как лимон, выдавила из мощного тела здоровье, которое уже так и не вернулось. Казалось, что Арам оставил в песках не только здоровье, но и удачу. Аркадий вспомнил, как отец, который поначалу остался в Коканде, сидел на пороге сапожной мастерской, хозяином которой был и курил самокрутку. Он навестил отца как раз в день его рождения. Тот не праздновал, но по случаю приезда старшего сына пошел с ним и младшим в чайхану. Младший был хорошим помощником отцу и потому был оставлен на какое-то время при мастерской. Отец был грустным, он давно не загорался молодым огнем, не шумел в праздники, словно потух, что ли, и жизнь в нем уже догорала. Тлела. В маме жизнь била ключом, в Араме же тихо так еле-еле светилась. В тридцать восьмом его не стало. Он перед концом продаст мастерскую и переберется к жене в Ташкент. Но уже тогда, под крышей кокандской чайханы, Аркадий сумел разглядеть в отце неотвратимое приближение конца.

С лошадью на службе разу же возникли проблемы. Помог Аркадию старый боец с очень примечательной фамилией Конюхов. Звали его Макарием, было ему сорок шесть лет, и был он из конармейцев-буденовцев. Подо Львовом получил серьезное ранение, еле выжил, потом попал в отряды ВЧК, из которых и формировали пограничную службу на западных рубежах СССР. О боевом пути Конюхов рассказывал мало, о некоторых эпизодах не рассказывал никогда, но именно он помог молодому армянину-политруку освоиться с лошадью, понять ее нрав, научиться ухаживать за этой норовистой и такой деликатной штучкой. Очень скоро Аркадий перестал смущаться Макария, точнее, особенно его лица, изуродованного ожогом, а в строгом окрике опытного солдата были слышны не только повелительные интонации, но и явное одобрение. Довольно быстро он нашел общий язык с гнедой кобылой, которую ему предоставили для обучения, а вскоре пересел на молодого жеребца проверенной буденовской породы. С жеребцом опять возникли трудности — характер не покладистый, злобный, Аркадий долго искал подход к Кауру (так звали жеребца), действуя проверенным методом кнута и пряника. Как ни странно, но на этом этапе Конюхов советов молодому политруку не давал. Твой конь — твои проблемы. Но присматривал за Аркадием все равно. И когда тот лихо пронесся на Кауре по полосе препятствий, только тогда подошел к Аркадию и сказал: «Конь хороший, береги его!»

Отдушиной для Аркадия стали синеблузники. Как-то незаметно он старался в свободную минуту выбраться в город и попасть на их репетицию или выступление. Как-то само собой получилось, что Аркадий втянулся и стал выступать сам. У него был музыкальный слух, немного умел играть на гитаре, правда, гитару осваивал на слух, самоучкой, во время учебы в Ташкенте. А теперь все это пригодилось. Однажды он подменил заболевшего артиста, потом ему стали давать собственные слова и роли (конечно, роли — это громко сказано, но в действах синеблузников он оказался втянут основательно). И была ли причиной в этом его увлечении та самая девушка — Ребекка? Наверное, нет, если бы самому не нравилось, терял бы он время на это? Конечно же нет. Ему нравилось выступать, чувствовать зал, видеть одобрение людей, их реакцию на твои слова, чувствовать ту самую дрожь, которая называется экстазом… от искусства?

Аркадий задавал себе вопрос, так ли это. Что больше волновало его — это искусство или эта девушка? И не находил в себе ответа. Впрочем, времени было полно, в палате обхода еще не было, стояла звонкая тишина, которая бывает как раз перед таким событием — обходом главврача, когда медсестры и санитарки навели блеск, порядок и чистоту, с коридоров вытолкали пациентов по палатам и теперь только ждут. Это короткое время перед появлением толпы в белых халатах (главврач, вся его свита вплоть до ординаторов и интернов, а, еще дежурная медсестра, куда же без нее) Аркадий использовал для того, чтобы покопаться в своей душе. Дело это (копание) он не любил. Но все равно делать было нечего, газеты прочитаны, книги никакой под рукой не было, так что было время разобраться.

Наверное, это любовь. Или так Любовь, которая с большой буквы. Нет, что-то пока не то, пока что только ощущение, что это что-то новое, но очень приятное чувство. Что такое любовь? Аркадий знал это по родителям. Видел, как они относятся друг к другу, чувствовал, как их объединяет Чувство, которое позволяет жить. Отец вернулся с Гражданской инвалидом, но это не помешало матери продолжать его любить. Нет, в их маленьком глинобитном домике все было слышно — и шум любви в ночную пору, и разговоры в соседней комнате, и при этом никогда Аркадий не слышал, чтобы отец позволил себе поднять на маму голос, крикнуть, сказать что-то неприятное. Нет, он не был под каблуком, он просто был по-настоящему интеллигентным человеком. А что, разве воспитанный интеллигентный человек не может быть сапожником? А если хорошим сапожником? Ну, вот именно…

Наверное, он искал такую же женщину, как мама. Нет, не внешне, а внутренне. Анаит была очень сильным человеком, такие рождаются раз в сто лет, а среди женщин — раз в тысячу (Аркадию позволительно некоторое преувеличение в раздумьях о матери, не правда ли?). И все-таки он искал именно такой характер, железный, крепкий, женщину-лидера. А в их вроде бы патриархальной семье мама была настоящим лидером. Во всяком случае, в последнее время. Послушайте, разве одно то, что она сумела найти общий язык с хозяйкой-узбечкой, которая сдавала комнату (они жили в Ташкенте в маленькой комнате впятером), и не только найти общий язык, а уговорила ту разрешить ей выкармливать