Я знаю, о чем он думает, как он жалел, что никогда не встречался со мной, никогда не позволял себе делать то, что сделали мы. Боль, пронизывающая меня, почти невыносима, потому что я знаю, что он ненавидит меня не меньше, чем самого себя за то, что доверял мне. А я никогда не хотела этого для него.

Подсознательно я тянусь к ключице, потирая шрам, лежащий под одеждой. Я проделывал это так много раз прежде, чтобы успокоиться, пытаясь увидеть, смогу ли я вызвать в воображении хорошие воспоминания и чувства, прикоснувшись к метке, которую мы теперь разделяли.

Он наблюдает, как я делаю это в течение секунды, и это похоже на жесткую пощечину, когда он снова поднимает глаза.

Они тревожно пусты, лишены всяких чувств ко мне. Я больше не могу обнаружить в них отвращение или ненависть. Он потерял все чувства по отношению ко мне, и это больнее всего. Зная, что он абсолютно ничего не чувствует ко мне.

Рук, которого я когда-то знала.

Тот, кто так отчаянно хотел меня удержать.

Мальчик, который, как я думала, может полюбить меня…

Ушел.

Удивительно, как все меняется, пока тебя нет.

Как мир продолжает вращаться и двигаться даже после того, как люди умирают или, в моем случае, отправляются в изгнание.

Урок этим утром был неловким, может быть, минут десять после того, как я села, но Рук извинился и быстро ушел в уборную и не вернулся. Затем я продолжила заглушать лекцию, проваливаясь в яму интриг.

Пытаюсь понять, как, черт возьми, я переманю их на свою сторону. Как я заставлю их поверить мне, когда скажу им, что я на их стороне и хочу участвовать в их мести. Они никогда не позволят мне помочь, если не доверяют мне. Но я должна попробовать.

Моя лучшая ставка, моя единственная ставка — это Сайлас.

Если бы я могла как-то поговорить с ним достаточно долго, я могла бы объяснить ему, что все, чего я хочу, это погубить своего отца. Раздавить его под ногами, пока он не исчезнет. Чтобы помочь покончить с его жизнью, и тогда я буду вне их досягаемости. Я больше никогда не побеспокою никого из них.

Он понял бы лучше, чем любой другой парень, насколько это важно для меня.

Я стала предметом разговоров в кампусе, как я и подозревал,а но пока они заняты распусканием слухов, я прислушиваюсь к вещам.

Слушая все то, что я пропустила, когда люди думали, что они просто шепчутся. Удивительно, какое дерьмо люди будут говорить, когда ты в наушниках, думая, что ты слушаешь музыку, когда ты просто ждешь, пока они заговорят.

Я слышала на одном из своих занятий, что Джейсон Эллис устроил прошлогоднюю вечеринку по случаю встречи выпускников, и у него отобрали черную карточку, потому что после этого его дом был оттрахан. Был также случай, когда во время ознакомительной игры для первокурсников выстрелил пистолет, и ад застыл, потому что казалось, что одного из Холлоу парней больше нет на рынке.

Несколько лет назад эта последняя информация заставила бы меня рассмеяться. Как кто-то может хотеть встречаться с такими психопатами? Этот чертовски полный хаос и плохая репутация. Для меня это не имело бы смысла.

Но теперь в это не кажется трудным поверить. Если они чем-то похожи на Рука, у всех у них есть секреты под внешностью. Те, частички которых однажды увидишь, когда хоть немного поймешь, трудно не привязаться к ним и к той тьме, которую они несут.

Печальный факт заключался в том, что я даже не знала всего, что Рук хранил внутри. Были еще травмы и секреты, которые он скрывал от меня, и я все еще влюблялась в него.

Страшно подумать, что единственный человек в Пондероз Спрингс, у которого есть на меня компромат, — это Рук Ван Дорен, печально известный злобный Холлоу парень. Информация, которой он владеет, не только покалечит меня, если кто-нибудь узнает, но и снова разобьет мне сердце.

Я плотнее натягиваю свое длинное пальто на плечи и быстро иду по территории. Январь в Орегоне означает снег, и сегодняшний день не исключение. Белый кампус выглядит жутковато даже после возвращения студентов с зимних каникул.

Горгульи, которые смотрят на тебя сверху вниз, которые, по мнению некоторых, на самом деле являются камерами. Фонтаны с замерзшей водой перед некоторыми зданиями. Снег покрывает острые кончики башен, а резкий ветер обдувает кожу морским бризом, потому что он находится на побережье, когда ты идешь по открытым пространствам.

Я добралась до обеденного зала Сальваторе как раз перед тем, как мои соски отмерзли, прижимая руки к дверям и чувствуя тепло от жары внутри, касающееся моих щек. Я складываю ладони перед ртом, дую в них, проходя мимо нескольких других студентов, которых не узнаю.

Я бы подумал, что привык к надземным зданиям и к тому, что в них находится внутри, но каждое помещение, в которое я входила в Холлоу Хайтс, напоминает мне, почему оно так востребовано. Столовая огромна, потолки невероятно высокие с круглыми люстрами с двумя ярусами, каждая из которых имеет прозрачные лампочки, которые выглядят почти как свечи. Ряды и ряды горизонтальных столов длиной по шесть стульев втиснуты внутрь помещения.

Задержавшись на секунду, чтобы посмотреть на потолок, расписанный так же, как в Сикстинской капелле, я пробираюсь сквозь очередь, чтобы купить еду на обед. Я отчаянно пытаюсь слиться со всеми, чего раньше никогда бы не сделала, но теперь мне кажется, что я должна была это делать, чтобы выжить.

Я наклоняю голову и постукиваю по правому уху, чтобы мои AirPods включили музыку, блокируя звуки смеха и радости друзей. «The Righteous Brothers» спокойно играют в моей голове, согревая то немногое, что у меня осталось.

Купив еду, я быстро нахожу пустой стол в углу, подальше от посторонних глаз, и устраиваюсь поудобнее, прежде чем начать раскладывать еду по разным углам подноса. Я так привыкла к перегородкам в палате, что при мысли о том, что моя еда соприкасается, меня тошнит.

Я отсутствовала слишком долго, так долго, что палата казалась мне больше домом, чем это место. Я просто надеюсь, что это не займет много времени, и я наконец смогу уехать. Я не уверена, куда бы я пошла, но я знаю, что хочу уйти.

Раньше я мечтала о Голливуде или Лос-Анджелесе, но когда я думаю о том, чтобы поехать туда сейчас, я