Вообще у нас нет никаких проблем с Микки. Он действительно часть группы – не как Брайан Робертсон, который строил из себя приглашенную звезду, – и он хочет во всем принимать участие, что очень хорошо. Правда, иногда в гастрольном автобусе он врубает музыку на полную мощность прямо среди ночи, когда все спят. Мы с Филом обычно выбираем себе места подальше от передней площадки! Но это очень маленькая цена за то, что мы получаем, имея в группе Микки.

Ну ладно, нужно вернуться назад и рассказать о записи March ör Die, потому что помимо смены барабанщика в то время еще много чего происходило. Скажем, в Лос-Анджелесе произошли беспорядки после вынесения вердикта по делу Родни Кинга[69]. Мы были в студии Music Grinder в восточной части Голливуда – прямо на Голливудском бульваре – и записывали Hellraiser, что было очень уместно[70]. Я как раз записал партию вокала, а в комнате отдыха стоял телевизор, по которому показывали горящий дом. Я выглянул в окно и увидел этот самый дом с другой стороны! Это было на той же улице! Повсюду что-то горит, люди носятся туда-сюда – полный хаос. Микки тоже был в студии, и он кричал: «Моя машина! Тут стоит моя машина!», а сотрудник студии вошел к нам и сказал: «Сегодня, парни, нам придется закончить пораньше». Как видите, мы были не очень озабочены историческим значением этих событий. Мы отправились домой – оказалось, что на четыре дня ввели комендантский час – и ехали словно по зоне боевых действий. Как я услышал позже, протестующие дошли до «Беверли-центра», но не до самого Беверли-Хиллз, куда, если хотите узнать мое мнение, было бы логично идти, если тебя угнетают. Ну, вы понимаете, «смерть аристократам» и так далее. Но нет – они дрались друг с другом, что, по-моему, очень глупо. Негры нападали на корейцев; что это за херня вообще? Плевать, что корейцы всем хамят у себя в лавочках, – вас же никто не заставляет ходить в эти лавочки, правда? Делай свои дела где-нибудь в другом месте! А потом они начали сжигать собственные магазины; умно придумали, да? В довершение всего, это все снимали репортеры и полицейские со своих вертолетов, а эти бунтари приветливо махали в объективы и говорили что-то типа: «Привет! Я вот тут ищу какие-нибудь вещички!» Я хочу сказать, ведь первое правило мародера – чтобы тебя за этим не застукали, так? Эти люди больше хотели попасть в телевизор, чем быть свободными. Долбаные идиоты – им всем место за решеткой, вот что я думаю!

Еще у нас появился новый менеджер, Тодд Сингермен. Вот это имело историческое значение для Motörhead. Не помню, как нас с ним познакомили, но однажды Тодд просто появился у меня дома. Он отказывался уходить, пока я не позволю ему стать нашим менеджером. Я даже не знаю, почему он прицепился именно к Motörhead – раньше он о нас никогда не слышал.

– Я хочу быть вашим менеджером, – сказал он мне, а я ответил:

– Но у тебя нет никакого опыта.

– Не беспокойтесь, – говорит он, – я раньше работал у одного конгрессмена.

Парень был реально одержимым! Я не шучу – он приходил каждый долбаный день, звонил в дверь:

– Привет, это Тодд!

– Ох, блядь!

Но он всюду возил меня на машине, водил на вечеринки и так далее – показывал, значит, какая от него большая польза. В конце концов он меня взял измором. Сотрудничество с Дугом Бэнкером у нас не заладилось, и я знал, что нам нужен кто-то другой, так что сказал своим парням: «Послушайте, нам нужен новый менеджер», и они сразу навострили уши, потому что вот уже некоторое время доставали меня просьбами избавиться от Дуга Бэнкера. Я и говорю: «У меня есть на примете один парень, Тодд Сингермен. Думаю, он бы нам подошел». Вюрзель отнесся к нему подозрительно – после Дуга Смита он уже никому не доверял. Жизнь может сделать такое с человеком, сами знаете. Но Тодд пришел, уболтал нас, и мы его взяли. Он в поте лица добывал эту работу, а теперь, когда он ее получил, ему приходится потеть еще больше! Каждый раз, когда он жалуется на завал в работе, я просто говорю ему: «Слушай, старик, ты сам вызвался делать эту работу. Ничего не попишешь!» И он все делает наилучшим образом. Тодд настоящий боец, а как раз такой человек нам и нужен. И он упрям как бык – это я о нем узнал первым делом!

На фоне всех этих событий (а дальше – больше!) мы и записали March ör Die. Мы снова позвали Пита Солли, но, как часто случается с нашими продюсерами, во второй раз он не так хорошо справился, как в первый. Кажется, камнем преткновения стал заглавный трек: он сделал свою версию March ör Die и настаивал на ней. Я хотел кое-что в ней поменять, а он совсем мне не помогал. Он просто сидел, положив ноги на стул, и оставил всю работу звукорежиссеру. Я решил, что это какое-то дерьмецо. Вот почему March ör Die не получилась. А она должна была получиться: это был шикарный трек, и у меня на пленке хранится пара дублей, которые гораздо лучше, чем версия на альбоме. Остальные песни вполне хороши, например, Stand и You Better Run. Лейбл просил нас записать кавер на какую-нибудь классическую рок-песню, и, кажется, Фил Кэмпбелл предложил сыграть Cat Scratch Fever Теда Ньюджента. Откровенно говоря, наша версия нравится мне больше, чем версия Ньюджента – у него она звучит тоненько, на мой вкус. Наша запись уделывает его собственную версию одной левой – но нашу, конечно, никто не помнит. В целом, по-моему, March ör Die – недооцененный альбом. Вы, наверное, подумаете, что я собираюсь обвинить в этом наш лейбл, и не ошибетесь.

Пока мы делали этот альбом, лейбл WTG умирал. Каждый раз, когда мы заходили к ним в офис, там было все меньше и меньше людей, а к моменту выпуска альбома там остались только Джерри Гринберг и Лесли Холли. Но про то, как к нам относились в материнской компании, Sony, все стало понятно по истории сингла с March ör Die, I Ain’t No Nice Guy. Он был обречен на успех: во-первых, это была отличная песня, и так как это баллада, у нее был серьезный потенциал на радио. Во-вторых, я пригласил Оззи спеть ее вместе со мной. Он вообще хотел забрать эту песню себе, но я ее не отдавал (наверное, надо было разрешить – так ее услышало бы больше людей), так что я привел его в студию, и он дописал свой вокал. Наконец, Слэш из Guns N’ Roses записал в ней гитарное соло; он однажды зашел к нам на студию, опрокинул несколько стаканчиков и записал пару дорожек гитары. Кстати, Слэша я очень люблю. У Guns N’ Roses плохая репутация, но он очень милый, очень настоящий парень. Так вот, у нас была отличная песня, записанная при участии двух популярнейших музыкантов в тяжелом роке. Джерри с лейбла WTG знал, что это отличная песня. Она никак не могла провалиться – разве что если бы наш лейбл принялся нарочно ее саботировать. Но именно это и произошло. Это был худший кошмар любой рок-группы.