– Клиника на Вернадского.

– Еду! – выкрикиваю, кладу трубку и начинаю судорожно переодеваться.

Во двор выскакиваю, застегивая на ходу кофту. Водитель в расслабленной позе сидит на лавке, подставив лицо лучам солнца.

– Скорее! Поехали! – кричу. – В больницу!

Два раза повторять не приходится. Уже через несколько минут мы выезжаем со двора.

Всю дорогу я заставляю себя не думать о плохом. Настраиваюсь на подитивные мысли. Главное, что Егор жив. Только это имеет значение.

Но я все равно дрожу. От страха. От волнения. От разных мыслей нехороших, одолевающих, навязчивых. Пока мы едем, я успеваю и поплакать, и успокоиться, и снова прийти в состояние тихой истерики.

Машина несется, но мне хочется быстрее, ещё быстрее. И я шепчу это себе под нос, а в как-то момент даже выкрикиваю:

– Пожалуйста, быстрее!

Охранник кивает и прибавляет скорость.

В больнице меня ведут в палату к Егору.

Испытываю шок, зайдя к нему. Егор с какой-то конструкцией на шее, на руках и ногах. Всё белое, в повязках и поддержках.

– Что с ним? – спрашиваю у врача, который стоит рядом со мной.

– Состояние критическое.

– Как это?

Чувствую, что теряю что-то большое, главное. Что сейчас вот здесь, в этой больнице, может закончиться что-то важное. Имеющее значение для меня и ребенка.

Нет, лучше не думать.

– Егор, – зову, – Егор, прошу тебя…

– Он не слышит Вас, – рушит мои надежды врач, – он под наркозом. Но скоро лекарство перестанет действовать. Вы можете посидеть здесь. Только недолго.

Врач выходит и закрывает за собой дверь. Остаюсь наедине с Егором.

Сажусь рядом с кроватью Егора. Смотрю на пальцы в ссадинах и порезах, что выглядывают из гипса. Тяну руку и глажу их.

Слезы из глаз текут нескончаемым потоком. А я уже их не замечаю.

Сквозь слезы смотрю на дуги и кривые линии на мониторах. Что-то пикает. Пищит. Рядом штативы с капельницами. Сразу несколько игл в венах Егора. Трубки, капли, запах лекарств.

И неподвижное тело Егора. Слипшиеся на лбу волосы. Глаза, с чуть подрагивающими веками. Губы. Эти губы целовали меня. Эти руки обнимали. А теперь я сижу здесь, вижу и понимаю весь ужас положения. И доктор сказал, что состояние критическое.

Пытаюсь стереть слёзы, но это бесполезно. Вместо стертых появляются новые. Я не в силах остановить этот поток.

– Егор прошу тебя, только не умирай, – шепчу и целую его в лоб. – Пожалуйста, только не умирай. Я не смогу без тебя. Я люблю тебя.

Закрываю лицо руками и уже не могу сдержаться. Всхлипываю.

– Эй? – слышу любимый голос.

От неожиданности не сразу понимаю, откуда. А потом вижу, как глаза Егора приоткрываются.

– Не вздумай реветь, – тихо-тихо шепчет он.

Шмыгаю носом и пытаюсь улыбнуться.

– Не буду, обещаю. Только не бросай меня, пожалуйста.

– Не бойся, не брошу, – он тоже делает попытку улыбнуться.

Я беру его пальцы в свои, наклоняюсь и целую.

– Егор, скажи, что все будет хорошо? – прошу его.

В этот момент дверь открывается и в палату стремительно входит Данил.

Тихий голос Леи выводит меня из сумрака, в котором я оказался после того, как в последний раз увидел небо перед глазами. В памяти судорожно всплывают обрывки воспоминаний.

Тормоза не работали. Как такое возможно? Машина новая. Только что с техосмотра. Да, и Лея ездила на ней постоянно. У нее же тормоза работали.

А что если бы она поехала, а не я? Отгоняю страшные мысли.

Но окончательно прихожу в себя после слов Леи: «Я люблю тебя»…

Мы никогда не признавались друг другу в любви. Она сделала это первой. Оказалась сильнее и решительнее меня. А еще увереннее. Увереннее в своих чувствах ко мне.

Любит меня.

А я? Что чувствую я?

Открываю глаза и вижу мою девочку. Такую светлую и ранимую. В слезах. Она плачет из-за меня, тревожится за меня, и ей страшно за меня. Да – она меня любит. Сомнений нет.

Люблю ли её я? Наверное…

Я так давно не испытывал каких-то светлых чувств, что сейчас мне сложно в этом разобраться. Но надо. Понимаю, что надо. Чтобы ответить ей. Чтобы решить для себя.

Мои мысли резко прерывает звук открывающейся двери и взволнованный голос Данила:

– Это она виновата! Она все подстроила!

Он показывает пальцем на Лею.

– Я? – глаза Леи расширяются, а голос начинает дрожать.

Ничего не понимаю. Перевожу взгляд с Данила на Лею и обратно.

– Что тут происходит? – пытаюсь говорить, но получается тихо.

Данил даже не пытается контролировать себя. Вижу, что он кипит от ярости и злости.

– Ты эту змею пригрел, – и он продолжает тыкать пальцем в сторону Леи, – а она убить тебя решила и все твои деньги заграбастать!

Лея резко встает.

– Ты не имеешь права так говорить! Я не могла такое сделать!

– Не могла? А чья это машина? Кто на ней ездил последней? – надо признать, что в словах Данила есть разумное зерно.

Лея беспомощно смотрит то на меня, то на Данила.

– Егор, не слушай его, он врёт! Неужели ты думаешь, что я на это способна?

– Она тебе тут такого наговорит! – не унимается Данил. – Она и подружке своей Юльке хвасталась, как тебя окрутила ребёнком и собирается теперь жить за твой счёт.

На крики Данила в палату вбегают врачи:

– Что такое? Вы нарушаете режим! Здесь нельзя кричать! Больной еще слишком слаб. Покиньте палату! Все!

– Егор не верь ему, – просит Лея, прежде чем выйти из палаты. – Я не смогла бы.

Она еще хочет мне что-то сказать, но их с Данилой буквально выталкивают из палаты врачи.

А мне как будто по сердцу острым, острым. Туда-сюда.

Нет, я не хочу её потерять. Не теперь. Это не правильно, несправедливо. Я так старался, столько всего сделал, столько хотел ещё сделать, а она… хотела меня убить?

Поверить в это… как?

Лежу и пытаюсь переварить услышанное. Понимаю, что просто обязан во всем разобраться. Приподнимаюсь на кровати и зову:

– Олег!

Дверь сразу же открывается.

– Да, Егор Валерьевич, звали.

– Ты слышал?

– Да.