Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже кухня становится вдруг слишком большой для одного. Начинает давить своим пространством.
Таня удивленно распахивает глаза.
И меня злит. Злит то, что она смотрит на меня с таким недоверием. Как будто подвоха какого-нибудь ждет!
Я что? Зверь, по-твоему, а, девочка?
– Конечно, – отвечает как-то неуверенно. Опускает глаза и теребит рукава огромного махрового халата.
– Что-то еще?
– Нет. Просто посиди. Побудь.
Замирает. Затихает.
Думаю, расспрашивать о том, как прошел день, нет смысла. Девочка слишком напряжена.
А я…
Вот же черт!
Я чувствую, что и этому рад! Даже когда вот так просто сидит. Рядом. Опустив глаза в стол.
Через время таки расслабляется.
Смотрит на меня исподтишка. Когда думает, что я не замечаю ее взгляда.
Рассматривает осторожно. Как будто присматривается.
А после…
Чуть не пропускаю момент, когда малышка пошатывается на стуле.
Прямо сидя засыпает!
Подхватываю на руки.
Благо, реакция у меня отменная. Иначе бы грохнулась прямо на пол! Или еще чего похуже. Лицом прямо в стол!
– Я…
Шепчет, чуть приоткрыв затуманенные глаза, пока я несу, бережно, как самую драгоценную ношу.
– Тсссс…..
Провожу лицом по ее волосам. Легко-легко. Осторожно.
– Посуда, и…
– Спи. Сам все приберу и вымою.
Укладываю, как маленькую, в кровать.
Пытается подняться. Но не даю. Укрываю одеялом.
Так и стою над ней, пока не убеждаюсь, что малышка таки действительно заснула.
Возвращаюсь в кухню. Делаю то, чего не делал уже черт знает сколько времени!
Доедаю остывший ужин. Вымываю тарелку, аккуратно ставя ее на полочку.
Улыбаюсь.
Здесь моя сладость тоже похозяйничала. Разложила всю посуду аккуратно, как в аптеке. Убрала мой вечный бедлам, где чашки валяются вперемешку с салатниками и тарелками.
Принимаю душ.
И…
Снова как-то все иначе. По-особенному. Потому что знаю, что там, в комнате, сладко сопит моя девочка. Даже дыхание ее. Легкое. Такое воздушное. Как будто даже здесь чувствую!
– Тсссссссс…..
Шепчу на ухо, когда дергается. Прижимаю к себе еще крепче.
– Ты…
Испуганно срывается на хрип. Слышу под руками, как бьется ее сердечко. Часто-часто. Как у перепуганного зайца.
– Спи давай, Татьяна!
Шепчу, а сам трусь губами между ее лопаток.
Вдыхаю аромат. Прям млею от ее нежной кожи.
– Спи. Сказал же. Пока сама не захочешь, не трону.
– Но… Ты…
Знаю, что тебя пугает! Конечно! Я в тебя упираюсь. Еще как упираюсь! Хоть на тебе и куча шмоток! Даже халат не стал снимать ради твоего спокойствия!
– Условия контракта меняются, сладкая, – шепчу прямо ей на ушко. Чуть проведя зубами по самой мочке уха.
Чувствую, как она вздрагивает. Начинает дышать тяжелее.
– ты должна, черт возьми, наконец перестать меня бояться!
Или ты, маленькая, боишься саму себя? Боишься признать, что тебя тянет ко мне не меньше?
Ничего. Однажды ты перестанешь бояться! Поймешь, что отказывая мне, теряешь шикарные минуты наслаждения!
Трудно сдержаться. Не сдерживаюсь. Вклиниваюсь между сладких ножек своей.
– Только не ерзай. Попкой. Иначе пойму, что это приглашение! Призыв!
Шепчу, чувствуя, что этой ночью сон мне явно не светит!
Но и сам не замечаю, как проваливаюсь в самый глубокий и безмятежный сон под ровное сладкое дыхание моей девочки!
Таня
Я перестаю узнавать Солодова.
В последние дни он совершенно изменился!
Больше нет никаких грязных намеков. Ни единого!
Его что? Подменили? Или на его месте оказался какой-нибудь брат-близнец, как в бразильских и мексиканских сериалах!
Теперь он просто приходит по вечерам домой. Чаще всего настолько измученный, что еле шевелит языком. Глаза красные. Потому что очень мало спит. Почти каждое утро, когда просыпаюсь, его уже нет рядом. Остается только внушительная вмятина на матрасе , тепло его тела и … запах.
Тот самый настоящий. Почти без парфюма. Разве что с маленькой толикой.
Будоражащий. Мускусно-пряный запах мужчины. От которого прямо бросает в дрожь!
Чего таить?
Каждый раз, проснувшись, внимательно осматриваюсь и прислушиваюсь. Убеждаюсь в том, что Солодова нет в квартире. А после…
После перекатываюсь на его половину постели.
Ложусь животом туда, где остался отпечаток его тела.
Обхватываю подушку обеими руками, зарываясь в нее с головой.
И… Так жадно вдыхаю этот запах, что уже вся. Внутри, кажется, им пропиталась! Он сводит с ума. Голова кружится.
Даже смывать с себя не хочется. Хочется ощущать его на коже. Как… Как и прикосновения, как его руки. Он всегда обнимает меня. Прижимает к себе, укладываясь рядом. Трется отросшей за день щетиной о мои лопатки. О шею.
И я замираю. Хоть каждый раз делаю вид, будто крепко сплю. Замираю и даже дышать боюсь.
Чего уж говорить. Втихаря я пользуюсь даже его гелем для душа!
А еще, каким бы уставшим он ни был, всегда обязательно приходит к Рае. Расспрашивает, как прошел ее день. А она радостно лепечет. Рассказывает ему обо всем на свете. Не слушает, когда я говорю ей, что Евгению совсем неинтересно, сколько раз я пыталась взбить сливки, например.
Но он дергает головой. Останавливает меня.
И малышка… Она к нему тянется.
Вспыхивает радостью, едва заслышав поворот ключа.
Ждет его. Каждый раз бросается обнимать. Обхватывает ручонками его шею. Прямо повисает на Солодове!
И он сам теперь. Вместо меня, читает ей сказку на ночь.
Раечке слушать его хочется больше, чем меня.
Особенно, когда она висит, ну, как чистая обезьянка, на его шее. А Солодов « катает» ее. Расхаживает по квартире. И читает сказку, пока малышка не заснет.
А после бережно отцепляет со своей шеи ее ручонки. Укладывает в кроватку. Не уходит, пока я не укрываю ее одеялом и не убеждаюсь, что малышка действительно крепко спит.
И только после он идет на кухню. Ужинать. Это уже стало нашим безмолвным ритуалом.
Я тоже дожидаюсь его. Кормлю только Раю.
И пусть мы даже и не разговариваем почти ни о чем.
Разве что о каких-то мелочах. Вроде того, в какой садик лучше устроить малышку. Что нам нужно купить. Куда мы ездили на прогулку. А иногда и просто молчим. Но это молчание совсем не тяготит. Наоборот. В нем… Как-то уютно.
Правда, сам Женя никогда не рассказывает о себе. О том, чем занимался днем, тоже.
– Устал от работы. Дай переключиться и не думать о ней, – каждый раз один ответ.
Но, как ни странно, я вижу, что он и правда слушает. И меня, и малышку. Хотя, по сути, ничего важного и занятного у нас не происходит.
Но