— Мыш, ты лопочешь. — Лорк оставил позади столб на вершине лестницы. — Давай обратно в Таафит.

— А, да. Конечно, капитан. — Мыш вдруг вгляделся в разрушенное лицо. Капитан глядел сверху вниз. В глубине ломаных и бликов Мыш видел радость и сострадание. Засмеялся. — Жаль, сиринги нет. Я бы сыграл — у вас бы глаза вылезли. Я бы вывернул вам нос через ноздри наизнанку, и вы, капитан, стали бы в два раза уродливей! — Глянул на улицу; мокрый тротуар, люди, блики, отражения разом закалейдоскопили за пронзительными слезами. — Жаль, нет со мной сиринги, — шептал Мыш, — жаль, что ее… сейчас нет.

Они направились к станции монорельса.

— Еда, сон, ставки зарплаты: как бы я объяснил современную концепцию этой триады человеку из, скажем, двадцать третьего века?

Кейтин сидел на краю вечеринки и смотрел на танцоров, в том числе себя, смеющихся перед Златом. Время от времени нависал над записчиком.

— Наш способ управления этими процессами был бы абсолютно недоступен человеку семьсот лет назад, даже если тот знал о внутривенном питании и пищевых концентратах. Ему все равно не хватило бы информационной оснастки, чтобы уразуметь, как все и каждый в нашем обществе, исключая очень-очень богатых и очень-очень бедных, ежедневно принимают пищу. Половина процесса показалась бы непроницаемо непонятной, другая — мерзкой. Странно, что пьем мы точно так же. За промежуток времени, когда свершились эти перемены — спасибо Эштону Кларку, — более-менее умер роман. Интересно, есть ли связь. Раз уж я выбрал архаичную форму искусства, должен ли я считать аудиторией тех, кто прочтет роман завтра, или же адресоваться к вчерашнему дню? Прошлое, будущее — не важно; если я избавлю нарратив от этих элементов, сочинение только выиграет.

Сенсор-записчик поставлен на запись и перезапись, в комнате толпятся множественные танцоры и их духи. Идас играет контрапункт звуков и образов на Мышовой сиринге. Помещение переполняют беседы, настоящие и записанные.

— Вокруг не утихает свистопляска, но я творю искусство для мифической аудитории — одного человека. При каких еще обстоятельствах хранить надежду на коммуникацию?

Тййи вышла из толкучки Тййи и Себастьянов:

— Кейтин, дверной мигает фонарь.

Кейтин щелчком отключил записчик:

— Видимо, Мыш и капитан. Тййи, не тревожься. Я их впущу.

Кейтин шагнул из двери и заспешил по холлу.

— Эй, капитан… — Кейтин распахнул дверь на себя, — вечер в полном… — И уронил руку. Сердце дважды ударило в глотку, потом, кажется, остановилось. Он отступил от двери.

— Полагаю, вы узнали меня и мою сестру?.. Тогда не стану затрудняться с представлениями. Мы можем войти?

Рот Кейтина заработал, порождая какое-то слово.

— Мы знаем, что его нет. Мы подождем.

Железные ворота с кусками цветного стекла закрылись, впустив шлейф пара. Лорк глядел на силуэты растений на фоне янтарного Таафита.

— Надеюсь, они еще веселятся, — сказал Мыш. — Столько пройти и увидеть, как они спят вповалку в уголке!

— Блажь их разбудит. — Шествуя по камню, Лорк вынул руки из карманов. Ветерок толкался под отворотами жилета, подпускал холодок между пальцами. Ладонь улеглась на круг панели. Дверь поддалась. Лорк вошел. — Судя по всему, они в строю.

Мыш осклабился и поскакал к гостиной.

Вечеринка записывалась, перезаписывалась и переперезаписывалась. Танцующая Тййи в дюжине экземпляров билась под разнобой множащихся ритмов. Прежние близнецы ныне стали двенадцатерняшками. Себастьян, Себастьян и Себастьян на разных стадиях опьянения подливали себе красное, синее, зеленое.

Лорк вошел за Мышом:

— Линкей, Идас! Мы добыли вам… Не пойму, кто тут кто. Минуту тишины! — Шлепнул по стенному переключателю сенсор-записчика…

С края песчаного пруда глядели близнецы; белые руки разжались; черные сошлись.

Тййи сидела в ногах Себастьяна, обняв колени; под бьющимися ресницами вспыхивали серые глаза.

Кейтиново адамово яблоко прыгало в длинной шее.

А Князь и Лала отвлеклись от разглядывания Злата.

— Кажется, мы погасили это сборище. Лала предложила всем продолжать и о нас забыть, но… — Князь развел руками. — Рад, что мы встречаемся здесь. Йорги долго не хотел говорить, где ты остановился. Он — твой хороший друг. Но не такой хороший, как я — враг.

Черный виниловый жилет свободно висит на матово-белой груди. Резко выдаются выпирающие ребра. Черные штаны, черные ботинки. Вокруг плеча наверху черной перчатки белый мех.

Рука лупила Лорка в грудину, лупила снова, снова. Рука внутри.

— Ты по-всякому мне угрожал, и прелюбопытно. Как собираешься приводить в исполнение? — Страх Лорка поймала сеть экзальтации.

Князь сделал шаг, и крыло Себастьянова питомца огладило его голень.

— Не вопрос… — Князь наградил тварь мимолетным взглядом. У песчаного пруда встал, вогнал руку между близнецов, вкопал фальшивые пальцы в песок, сжал кулак. — Уфффф… — Он и с открытыми губами выдыхал шипение. Выпрямился, растопырил пальцы.

На ковер, дымясь, упало матовое стекло. Идас резко отдернул ногу. Линкей только быстрее заморгал.

— Каким боком это ответ на мой вопрос?

— Считай это демонстрацией моей любви к силе и красоте. Видишь? — Князь пнул осколки горячего стекла по ковру. — Фу! Слишком много примесей, муранскому не чета. Я пришел сюда…

— Меня убить?

— Урезонить.

— Что ты принес, кроме резонов?

— Правую руку. Я знаю, ты без оружия. Я доверяю своему. Мы оба играем на слух, Лорк. Правила установил Эштон Кларк.

— Князь, какова твоя цель?

— Оставить все как есть.

— Стазис есть смерть.

— Не столь гибельная, как твои безумные ходы.

— Я же пират, ты помнишь?

— Ты стремительно превращаешься в величайшего злодея тысячелетия.

— Скажешь что-нибудь, чего я не знаю?

— Искренне надеюсь этого избежать. Ради нас здесь, ради миров вокруг нас… — Князь прыснул. — По любой логике спора, Лорк, я в этой нашей битве прав. Ты об этом не думал?

Лорк прищурился.

— Я в курсе, ты хочешь иллирия, — продолжил Князь. — Хочешь по единственной причине — нарушить равновесие власти; иначе тебе неинтересно. Знаешь, что произойдет?

Лорк стиснул зубы, сказал:

— Я тебе расскажу: экономика Внешних Колоний полетит к чертям. Мигрирует огромная волна рабочих. Они наводнят космос. Империя будет близка к войне, как никогда после подавления Веги. Если компания типа «Красного смещения» достигает стазиса в этой культуре, это равносильно уничтожению. В Драконе работу потеряют столько людей, сколько потеряли бы в Плеядах, будь уничтожены мои компании. Ну, как тебе такое начало твоего довода?