— Ненависть — привычка. Мы долго ненавидели друг друга, Лорк. Я, пожалуй, все закончу прямо сейчас. — Князь согнул пальцы. — Помнишь, с чего началось?

— На Сан-Орини? Помню, вы были избалованными и злобными, такими же, как…

— Мы? — Брови Князя вновь выгнулись дугой. — Злобные? Хм… но ты-то был вопиюще жесток. И я тебя за это не простил.

— За то, что я пошутил насчет твоей руки?

— А ты пошутил? Странно — не помню. Нападки такого рода, ты знаешь, я забываю редко. Но нет. Я о том варварском представлении, куда ты нас повел, в джунглях. Звери; и мы даже не видели зверей на арене. Все эти: повисли на ограждении, потеют, орут, пьянь и… зверье. И Аарон — один из них. Я его помню как сейчас: лоб блестит, волосы всклокочены, лицо искривлено жутким воплем, кулак трясется. — Князь сомкнул бархатные пальцы. — Да, кулак. Я тогда впервые увидел своего отца таким. Меня это ужаснуло. С тех пор мы видели его таким часто, да, Лала? — Глянул на сестру. — После слияния с «Де Тарго», когда он вечером вышел из зала заседаний… скандал с антифламиной семь лет назад… Аарон — человек милый, интеллигентный и запредельно злобный. Ты первый показал мне голую злобу на его лице. Лорк, я так и не смог тебе это простить. Твой план, что бы ты ни задумал, с этой дурацкой звездой: я его остановлю. Остановлю безумие фон Рэя. — Князь сделал шаг. — Если Федерация Плеяд обвалится с тобой, только так выживет Дракон…

Себастьян на него бросился.

Все произошло внезапно, удивив всех несказанно.

Князь рухнул на колено. Его рука упала на куски кварца; те брызнули синим огнем. Себастьян ударил; Князь пульнул осколок по воздуху: ххвик. Кварц впился в волосатую руку киберштыря. Себастьян зарычал, отшатнулся. Князева рука хватала яркие раздробленные кристаллы.

…ххвик, ххвик и ххвик.

Кровь заструилась из двух точек на Себастьяновом животе и одной на бедре. Линкей ринулся с края пруда:

— Эй, ты не смеешь…

— …да, он смеет! — Идас вцепился в брата; белые пальцы с черным засовом на груди не справлялись.

Себастьян упал.

Ххвик…

Тййи взвизгнула и упала рядом, обняла его кровавое лицо ладонями, нависла над ним.

…ххвик, ххвик.

Себастьян выгнулся, задыхаясь. Запульсировали раны на бедре и щеке и две на груди.

Князь встал:

— Теперь я убью тебя! — Переступил через ноги Себастьяна; каблуки штыря пахали ковер. — Это ответ на твой вопрос?

Оно пришло откуда-то из недр, где стояло на якоре среди вчерашних дней. Спасибо блажи: Лорк видел форму и силуэт чисто и светло. Внутри сотряслось. Из гамака паха продралось в желудок, взвилось по ребрам, яростно заизвивалось и изверглось из лица. Лорк взревел. Периферийным осознанием, которое усугубил наркотик, он увидел оставленную на круге Мышову сирингу. Подхватил ее…

— Капитан, нет!

…Князь метнулся вперед. Лорк присел, прижимая инструмент к груди. Выкрутил ручку интенсивности.

Кончиками пальцев Князь сокрушил косяк (где секунду назад стоял Мыш). Тот расщепился на четыре и пять футов вверх и вниз.

— Капитан, это моя…

Мыш прыгнул, и Лорк сшиб его ладонью. Мыш отлетел и шлепнулся в песчаный пруд.

Лорк вильнул вбок и развернулся к двери, а Князь, все еще улыбаясь, отступил.

Тогда Лорк ударил по тумблеру настройки.

Вспышка.

Отражение на Князевом жилете; луч был плотным. Князь взметнул руки к глазам. Помотал головой, промаргиваясь.

Лорк ударил по сиринге еще раз.

Князь вжал ладони в глаза, ступил назад, заверещал.

Лорковы пальцы рвали струны звуковой проекции. Хотя луч был узконаправлен, по комнате, затапливая вопль, грохотало эхо. Голова у Лорка тряслась от грома. Но он ударял по звуковой панели снова. И снова. С каждым взмахом его руки Князь отступал дальше. Он запутался в ногах Себастьяна, но не упал. Вот опять. Голова у Лорка раскалывалась. Обособленная от гнева часть сознания думала: среднее ухо точно в клочья… Ярость карабкалась все выше по извилинам. Теперь ею пылал весь Лорк.

И снова.

Руки Князя стегали голову. Рука без перчатки врезалась в висячую полку. Упала статуэтка.

Разъяренный Лорк двинул что есть силы по обонятельной панели.

Едкий смрад обжег его же ноздри, опалил верхнюю стенку носовой полости так, что на глазах выступили слезы.

Князь закричал, зашатался. Кулак в перчатке ударил по панельному стеклу. Стена раскололась от пола до потолка.

Лорк с мутными и горящими глазами подкрадывался ближе.

Теперь Князь ударил по стеклу обоими кулаками. Оно взорвалось. Осколки зазвенели на полу и камнях.

— Нет! — Это Лала. Обхватила лицо руками.

Князь, кренясь, выбрался наружу.

Жар жег лицо. Но Лорк шел следом.

Князь петлял и спотыкался в направлении Злата. Лорк по-крабьи выбрался на зубчатый склон.

И врезал.

Свет захлестнул Князя. Тот явно восстановил толику зрения — снова стал царапать глаза. Упал на колено.

Лорк с трудом стоял. Плечо шаркнуло по горячему камню. Он стал глянцевым от пота. Пот тек по лбу, запруживал брови, просачивался в шрам. Лорк сделал шесть шагов. На каждом он выбивал свет живее полудня, звук громче рева лавы, запах резче серных паров, скребших глотку. Его ярость была реальной, красной и ярче Злата.

— Гнида… Дьявол… Грязь!

Князь рухнул, когда Лорк до него добрался. Голая рука скачет по обжигающему склону. Голова приподнялась. Руки и лицо порезаны павшим стеклом. Рот открывается-закрывается, как у рыбы. Слепые глаза моргают, жмурятся, распахиваются опять.

Лорк отвел ногу, разнес спазмирующее лицо…

И она иссякла.

Лорк всосал горячий газ. Глаза клокотали от жара. Он повернулся, руки сползли по бедрам. Вдруг земля опрокинулась. Обвалилась черная корка, жар ударил в ответ. Лорк зашатался между изрытых камней. За зыбкими пленками подрагивали огни Таафита. Лорк тряхнул головой. Мысли роились внутри горящей костяной клетки. Он кашлянул; вышел далекий рев. И он выронил сирингу…

…она невесомо парила среди острых скал.

Прохлада коснулась лица, просочилась в легкие. Лорк рывком встал. Она сверлила его взглядом. Губы Лалы трепетали, не рождая слов. Лорк шагнул к ней.

Она подняла руку (он думал, она его ударит. И ему было все равно), потянулась к жилистой шее.

Ее горло дрожало.

Лорк оглядел ее лицо, волосы, перевитые вокруг серебряного гребня. В мерцании Злата ее кожа обрела цвет бархатной ореховой скорлупы. Глаза над выпирающими скулами щедро подсурьмлены. Но ее величие крылось в легком наклоне подбородка, в извиве медных губ, застигнутых между устрашающей улыбкой и покорностью некой невыразимой печали; в изгибе пальцев на его шее.