дышит, после чего его тон ожесточается: — Открой дверь.

— Я нашла твои телефоны.

— Ты имеешь в виду те, которым столько же лет, сколько нам? — рявкает он, дергая щеколду. — Открой дверь.

— Нет.

— Аро…

— Мне здесь нравится, — говорю ему.

Меня удивляет, насколько мягким стал мой голос. Такое ощущение, что я меняюсь.

Трент молчит, не имея возможности увидеть меня в объективе, но все же пытаясь.

— Я чувствую себя в безопасности. Но дело не только в этом. В мире полно людей, которые нападают, лгут, подглядывают, пользуются, заставляют делать то, чего ты не хочешь, а тут их не существует, не так ли? — Подойдя к столу, смотрю на Хоука; замечаю, как ветер колышет деревья у него за спиной, уличное освещение внизу.

Однако все это может находиться и за миллион километров отсюда. За этими стенами все ненастоящее. По крайней мере, не такое, как внутри.

— Я не слышу ни движения транспорта, ни их голосов, ни их музыки. Здесь, в этой тишине, я все чувствую острее, Хоук. — Закрываю глаза, едва бормоча: — Что это за место?

Он колеблется, хотя прежде, чем я успеваю распахнуть веки, отвечает:

— Это Карнавальная башня. Я обнаружил телефоны, когда открыл ее.

Как я и думала. Значит, телефоны оставили тут. Удалось ли им осуществить свою затею? Она тоже была здесь? Та, кого они обсуждали в сообщениях…

— Как ты ее нашел? — спрашиваю, глядя вверх.

Хоук встречается со мной взглядом.

— Искал специально.

— Зачем?

— Открой дверь, Аро.

Но я не хочу.

— Что случилось с девушкой?

Он замолкает на мгновение.

— Она провалилась в зазеркалье.

Зеркало. Карнавальная башня.

Теперь припоминаю. Какие-то россказни о том, что нельзя прислоняться спиной к зеркалам. Местное суеверие. Ведь это порталы.

Чушь. Зеркала не опасны. В них нет ничего сверхъестественного, типа призраков или параллельных измерений.

Телефоны существуют. Сообщения реальны.

Предпосылкой для этой городской легенды послужила правдивая история.

— Что с ней случилось? — снова повторяю я.

Но Хоук требует:

— Открой дверь.

Отчасти я по-прежнему насторожена. Вся эта ситуация не имеет смысла, и его роль неясна. А вдруг именно в этом и заключалась цель Хоукена Трента с самого начала? Похитить меня, чтобы возродить Карнавальную башню.

Куда он ходил сегодня? Его не было несколько часов.

— Ты там не одна, знаешь? — с издевкой заявляет Хоук. — Ты ведь чувствовала, да? Будто за тобой наблюдают, причем не я?

Уголки моих губ приподнимаются в улыбке. Возможно.

Однако темнота может оказывать подобное влияние на тебя.

— Открой дверь, — шепчет он.

Я протягиваю руку к монитору; сердце гулко стучит в груди. Коснувшись сенсора, слышу, как замки зеркал и люка открываются.

Мгновение спустя дверь под потолком захлопывается, и я понимаю… Хоук внутри.

— Где ты? — Его голос доносится из трубки, которую до сих пор держу возле уха.

Выключив все мониторы, избавляюсь от последнего источника света, оставшегося в укрытии, и погружаю нас в полную тьму.

— Где-то.

Парень молчит, а я, выйдя из комнаты наблюдения, поворачиваю налево, поднимаюсь по короткой лестнице к гостиной и кухне, но не захожу туда. Я слышу, как Хоук шагает по железной решетке, спускаясь с крыши, и опять сворачиваю влево, к зеркалу, ведущему в «Глазурь». Он меня не видит.

— Свет выключен, — говорит Хоук.

— Да.

— Ты хочешь послушать сказку на ночь, верно?

Сдерживаю улыбку. От волнения, предвкушения и толики страха перехватывает дыхание. Кровь закипает.

Я пячусь к пекарне, не сводя глаз с тоннеля.

— Это одна из наших городских легенд, — произносит он. — Только, наряду с большинством историй, она основана на фактах. Такое действительно однажды произошло. Я не углублялся в эту тему, пока не заметил неучтенное пространство на чертежах пекарни. А когда нашел путь внутрь и обнаружил телефоны, фрагменты головоломки начали собираться воедино.

Его звучный голос, такой спокойный, нежный, ровный, проникает в мою голову, словно Хоук близко. Словно он сзади.

— Но истории меняются и со временем обретают свою собственную жизнь. Каждая версия отличается от предыдущей, когда ее повторяют. Я не могу с уверенностью сказать, что правда, а что — нет.

Вряд ли этот случай такой уж давнишний. Все-таки у них уже были мобильные телефоны.

— Расскажи мне, — умоляю я.

— Уверена?

Мой шепот еле различим:

— Да.

В убежище так тихо, что я слышу звон часов на площади. Волоски на моей шее встают дыбом.

— Как-то ночью… — начинает Хоук. — События в подобных историях всегда происходят ночью, не так ли? — Он явно улыбается. — Няня сидела с ребенком в большом доме. Уединенном. В полном одиночестве. В темноте.

— Это страшилка в духе «Когда звонит незнакомец»? — поддразниваю я.

— Почти, — отвечает он. — Дело было в Ночь вражды, ее друзья тем временем отрывались на полную катушку. Устраивали пранки. Пили. Гоняли. Буянили.

Я вижу тень, мелькнувшую в коридоре, и поворачиваюсь к Хоуку спиной, пряча за волосами подсветку своего телефона. Его шаги затихают; он удаляется в сторону комнаты наблюдения и спален, совершенно не замечая меня.

— Все, кроме Уинслет, — продолжает Хоук. — Она знала, что они придут за ней. Поэтому не участвовала в празднованиях той ночью, чтобы они смогли ее найти.

Развернувшись, возвращаюсь в большую комнату, которую он только что покинул.

— Кто должен был прийти за ней? — спрашиваю тихо.

Парень молчит. Я прохожу мимо дивана, едва видимого в лунном свете, проникающем через окна наверху, однако замечаю толстовку Хоука, переброшенную через подлокотник. Сверху лежит белая футболка.

В животе теплеет от мысли, что он разделся для удобства.

— Каждый год в течение недели, — говорит он приглушенным голосом, — группа людей из конкурирующей школы Уэстона вламывалась в дома. Не ради чего-то ценного. Просто в качестве развлечения. Они называли себя Мародерами.

Я широко улыбаюсь.

— Такие уж мы, уэстонцы, да?

— Большинство школьников из Шелбурн-Фоллз проводили ночь на вечеринках, — объясняет Хоук. — Вместе. Компаниями. Чтобы обеспечить себе безопасность численностью. Но девушка хотела быть одна в случае их появления.

— Что мы делали, проникая в дома?

— Все, что мы вам позволяли.

Дрожь пробегает вдоль моего позвоночника.

— Мародеры приезжали на своем «Додж Чарджере» 72-го года, который был страшнее любой маски. Завидев въехавшую в город машину, люди понимали, что сейчас произойдет. Просто не знали, с кем именно. Иногда они пускались в погоню. Иногда связывали кого-нибудь на час, взяв в заложники, чтобы их унизить. Все смеялись. Было весело. — Сделав паузу, Хоук рассказывает дальше: — Иногда занимались и другими вещами, если участники были не против. За закрытыми дверями, чтобы никто не видел.

В его повествовании Уэстон кажется гораздо интереснее, чем он есть на самом деле. Или, может, у меня в