– Как это? – Я распахнула глаза.

– А вот так это! – Клава усмехнулась. – Кожа нежная, гладенькая, сразу видно: кремами пользуешься. Пользуешься?

Я виновато кивнула.

– Вот! А нашим бабам не до кремов особо. А если и пользуются, так все равно – солнце и ветер, они свое дело делают – пойди проведи полдня в поле сначала, а потом еще полдня – на огороде. Ну, маникюр там, педикюр, допустим, с этим проще: босиком побегаешь по улице, пару раз в земле копнешь, и ладно. Но все остальное… – Девица с сомнением покачала головой.

– Ты о чем? – удивилась я.

– О том, что не нашенской ты породы! Не деревенской! Это сразу видно. По походке, по жестам. Нет! – вынес вердикт доморощенный Станиславский.

– Ну так на то он и актерский талант, чтобы уметь перевоплощаться в любой образ. Я барышня-то способная! – Кокетливая улыбка тронула мои губы.

– Это да, – глаза Клавдии загорелись восторгом, – как ты в сто пятнадцатой серии разыграла эту уродину Эльвирку!

О боже, она еще все серии по номерам помнит! Что же это за «Эклер» такой?!

– Я вот только одного не пойму, – девица задумалась, – как так получилось, что ты ее в шахту лифта скинула, а она жива осталась?

«Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу, как в тот момент», – к месту вспомнила я знаменитую фразу из не менее известного фильма. Конечно, можно прикинуться, что мы серии не запоминаем: дескать, выучила роль, отыграла и забыла, но тогда велик риск разочаровать поклонницу. А она мне еще пригодится, пожалуй.

– Ну, раз режиссеры не объяснили, значит, это сюрприз будет, – нацепив на лицо самую обворожительную улыбку, промолвила я.

– Да когда это они еще сделают, – горестно вздохнула продавец сельмага. – Но может, раскроешь секрет-то, а?

– Ну, ладно. – Чего только не сделаешь ради благого дела! – В общем, слушай, на самом деле, конечно же, Эльвира погибла. Сама понимаешь, такая высота!

– Ага, – кивнула Клавдия, – тем более на нее сверху еще и лифт упал.

О, господи, вот это фантазия у создателей молодежного «мыла»! Интересно, не подожгли ли они еще и дом, чтобы затем утопить его в ходе тушения пожара? В подобных обстоятельствах воскрешению Эльвиры может быть только одно объяснение. Хотя нет! Два! И я предпочла второй вариант – гулять так гулять.

– На самом деле, – прошептала я, наклонившись к Клавдии как можно ближе и для усиления театрального эффекта оглядевшись по сторонам, – новая Эльвира – это не Эльвира.

– Я так и знала! – всплеснула Клавдия руками, не скрывая торжества в голосе. – Говорила же я нашим бабам, что это ее сестра-близнец, решившая мстить за родственницу.

– Бери выше! – важно проговорила я. – Новая Эльвира – это клон, выведенный в специальных лабораторных условиях на основе ДНК погибшей девушки.

– А зачем? – удивилась Клавдия.

– А затем… затем… – Черт возьми, а действительно, зачем? – А затем, что это убитый горем отец, не сумевший смириться с потерей единственного чада, решил создать ее копию.

– Как – единственного чада? – удивилась Клавдия. – У Эльвиры ведь пятеро братьев и сестер. Да и отец же у нее алкаш запойный, как бы он смог?

Ой, елки-моталки, не умеешь врать – лучше не берись. Но уж раз взялась, ври до конца.

– Не отец он ей вовсе, – нагнувшись к девушке еще больше, таинственным шепотом произнесла я. – В свое время мать Эльвиры с маленьким ребенком на руках ушла от сумасшедшего, как она считала, ученого, всю свою жизнь посвящавшего науке. Девочку травмировать не стали, о ее истинном происхождении не рассказали. Так и выросла она, думая, будто ее папа – это этот пьяница.

А родной отец все это время любил дочь, издалека наблюдал за ней, поддерживал и помогал. И когда Эльвиры не стало, не смог смириться с ее потерей и создал клон. Ну, вот теперь тот мстит мне, вернее, моей героине за свою смерть, вернее – смерть подлинной Эльвиры. Теперь-то понятно? – спросила я, смахивая соленый пот со лба.

– Вот это да! – Клавдия не просто «проглотила» придуманную мной на ходу ересь, но, кажется, пришла в неописуемый восторг.

– Скажи, а что так правда можно?

– Что – можно? – не поняла я.

– Ну, клонировать людей? – Девушка зарделась. – Я бы вот Эклерчика клонировала. – Щеки девицы вспыхнули румянцем еще больше. – Только это ж дорого, наверное, да?

– Не очень на самом деле. – Я оперлась рукой о стол и тут же об этом пожалела, так как угодила во что-то противно-липкое. Морщась от досады, я вытирала руку и думала о том, что жива в нашем народе вера в сказку! И как ловко и умело пользуются этим создатели многочисленных телевизионных продуктов.

– Хитро придумано! Да только жизнь еще хитрее будет. – Глаза девушки загорелись азартом. – Вот у нас тут такие страсти кипят! Что там ваша «Санта-Барбара»! Вот хотя бы взять последнюю историю. Представляешь, жена зоотехника закрутила аж с самим председателем. Подозреваю, надеялась его из семьи увести. Только тот-то ведь не дурак совсем. Зачем ему жену оставлять? У той папаша – начальник большой. Да и дом опять же у них общий. Короче, Степаныч хвостом покрутил да и к супруге вернулся. Не, ну та для проформы его охолонила-то обухом по спине да и приняла. А и как не принять, когда дети, хозяйство опять же? Во-от. А Любка – это жена зоотехника которая, она решила жизни себя лишить. А своего ума-то нет. Да и уйти ж хотелось красиво. Ну, вот и подсмотрела она в каком-то фильме, что можно набрать в ванну воды, лечь туда и какой-нибудь электроприбор кинуть. Он сгорит, а человека значит того – током шарахнет.

Токма у нас на селе ванных-то отродясь не водилось. Мы-то все больше баньки топим, а охолонуться – так для этого душ у нас имеется уличный.

И что делать, прикажешь? Набрала Любка тогда воды в корыто, нагрела ее даже, чтобы, значится, с комфортом-то умирать, и уселась в лохань. Только тут нюанс один имеется: зоотехникша – она, как бы помягче сказать, женщина в теле, грузная очень. Вот она в корыто-то уселась и тут только поняла, что фен достать не может – далеко он. Не рассчитала. Что делать? Нужно обратно выбираться, а не получается. И так, и эдак – ни в какую: порядком откормленная попа плотно вошла. Корыто на бабу село, словно влитое.

Как тут быть? Мужа на помощь звать? Так он тогда все равно не даст довести задуманное до конца. В общем, принялась Любка по комнате вместе с корытом двигаться в нужном ей направлении. Двигалась, двигалась и додвигалась.

– Умерла? – ахнула я, прикрыв рот ладошкой.

– Какой там! – Клавдия махнула рукой так, будто сожалела о неудавшемся суициде односельчанки. – Грохнулась набок. Вода, как водится, вся вылилась. О самоубийстве уже и речь не идет. Ну, перевернулась Любовь на четвереньки и, словно огромная черепаха с оцинкованным панцирем, пополза людей искать.

Хорошо еще Петр, муж ейный, на обед пришел. А то бы срам на всю деревню. Наши-то еще и на телефоны научились снимать – уж не упустили бы шанс-то. А так только Петька в отместку жене языком почесал, историю во всех красках рассказал. Две недели село животы надрывало, как после просмотра «Аншлага». А Петька с Любкой в итоге помирились-то. Пока муж голую Любку из корыта вытаскивал, страсть у него к ней проснулась. В общем, с тех пор душа в душу они живут. О как! А еще…