Да это и неудивительно. Ведь Болин никогда не отказывался от выступлений в благотворительных концертах, устраиваемых при Дворе. У обоих братьев Болин были столь прекрасные голоса, что однажды кто-то из слушателей не удержался и спросил Карла-Эдуарда, не хочет ли тот сделаться оперным певцом? Поставщик Двора Его Величества гордо ответил: «Никогда я не буду петь за деньги!»[321]

Слава Карла Болина выросла и упрочилась на первой же Всемирной выставке, состоявшейся в Лондоне в 1851 году. Исполненные придворным ювелиром диадемы, браслеты и броши поразили знатоков как своей красотой и фантазией форм, так и изысканным подбором, казалось бы, традиционных камней: бриллиантов, жемчугов, рубинов и бирюзы, создававших подчас непривычную колористическую гамму. Особенно восхищала всех брошь, неповторимый эффект ей придавали жемчужины редкостного стального цвета. Но главным образом удивляло мастерство закрепки. Все представленные Болином работы «решительно превосходили совершенством оправы всё, что было на выставке, не исключая даже диадемы испанской королевы работы знаменитого парижского ювелира Лемонье».

Карл Болин, несомненно, пережил подлинный триумф, когда браслет работы его фирмы на следующий же день после открытия выставки купил считавшийся первым любителем и знатоком г-н Гоуп (Хоуп), владевший лучшим собранием драгоценных камней в Англии.[322]

Не скупились на похвалы и критики, и хотя в самой России многие считали «невозможным для нашего отечества первенствовать или даже соперничать с другими государствами, особенно с Францией, законодательницей моды и вкуса», англичанин Кристофер Хобхаус, описывая сокровища экспозиции Хрустального дворца, недвусмысленно высказался, что «русские ювелиры Болины были лучшими на выставке, как по дизайну, так и по качеству».[323]

Ему вторил автор статьи в газете «Английская иллюстрация»: «Всего более было обращено внимание на бриллианты… Величина их не чрезвычайна, отделка их превосходит всё по искусству, лёгкости и изяществу. Под одним стеклянным колпаком была прелестная бриллиантовая диадема с яхонтами и опалами. Рисунок этой диадемы превосходный, и отделка её так нежна, что серебряная вязка видна только с изнанки… Под другим колпаком находится ожерелье из бриллиантов и яхонтов в виде виноградной кисти. Отделка этой драгоценности самого изящного вкуса и так легка, что связи её едва видны, видны одни виноградинки. Все они нанизаны на одну нить. Им могут позавидовать лучшие парижские бриллиантщики».[324] Победа была полной. Фирма Болин на Лондонской Всемирной выставке 1851 года удостоилась высшей награды.

В конце следующего, 1852 года, императрице Александре Феодоровне захотелось иметь новый прочный и красивый фермуар, который бы надёжно скреплял тяжёлое ожерелье, состоящее из трёх нитей-низок крупного жемчуга, подобранных таким образом, что они, не перепутываясь, образовывали единое целое. Высочайший заказ поступил к придворному ювелиру Карлу Болину, находившемуся после триумфа на первой Лондонской Всемирной выставке в зените успеха.

Карл Болин. Жемчужное колье из трёх ниток с бриллиантовыми застёжками. 1852 г.

Отобрав нужные для работы коронные бриллианты, в том числе из давно не употреблявшихся украшений, он сделал обе части застёжки, придав каждой форму подковки с как бы зависавшим внутри неё крупным грушевидным панделоком, отчего пространство вокруг последнего образовывало вторую «подкову». Столь, на первый взгляд, странный мотив придворный мастер выбрал неслучайно, эта эмблема удачи, по народным поверьям, должна приносить владелице счастье. К тому же, как известно, подкова (правда, вместе с наковальней) служила атрибутом Св. Элигия, покровителя ювелиров и кузнецов.[325] На сей раз пришлось пожертвовать одной из семи «буколь», чтобы взять из неё панделок-«подвеску», весившую, по определениям придворных оценщиков, «от 24-х до 26 гран».[326] После 1925 года это трёхрядное жемчужное ожерелье с драгоценным фермуаром неизвестно куда продали. Но сохранившаяся чёрно-белая фотография позволяет оценить не только неисчерпаемую фантазию Болина, но и справедливость высказываний о редком мастерстве, с каким делались оправы, потому что многочисленные алмазы зажаты в почти незаметных сверху «лапках»-крапанах и как будто «зависают» над серебряной с золотым низом основой, совершенно скрывая её.[327]

Некоторые клиенты Карла Болина, нуждаясь в деньгах во время Крымской войны, предложили ему купить у них за полцены когда-то приобретённые в его фирме драгоценности. Однако придворный ювелир, прекрасно зная, как выросли цены, ответил, что он сможет дать продавцам-аристократам лишь первоначальную цену. Согласно семейной легенде Болинов, это так устыдило высокопоставленных магнатов-клиентов, что они, «вместо того чтобы продавать фирме обратно свои украшения, начали покупать новые».[328]

Почти два десятилетия помогал старшему брату перебравшийся в Северную Пальмиру в 1836 году из Стокгольма Хенрик-Конрад Болин (1818–1888), пока не почувствовал себя в силах, особенно после триумфального успеха фирмы на Всемирной Лондонской выставке, завести филиал семейного дела в Москве, куда он переехал в 1852 году. В «первопрестольной» Хенрик-Конрад (Генрик-Конрад), или, как его предпочитали именовать, Андрей Болин вступил в компанию с великобританским подданным, коммерсантом Джеймсом-Стюартом Шанксом, зарегистрировавшимся «владельцем магазина золотых и серебряных изделий в Москве». В открытом на Кузнецком мосту магазине фирмы, явно в пику столичному «Английскому магазину Никольса и Плинке» названном «Английский магазин. Шанкс и Болин», младший брат придворного ювелира возглавлял отдел серебряных и ювелирных изделий. Ставка делалась на серебро, так как Москва испокон веков славилась традиционными вещами из этого драгоценного металла.[329]