на карточки, которые сделала мама, чтобы научить его вежливости. Но дружить с этими людьми он, конечно, не мог: он понимал, что они останутся его друзьями, лишь пока он будет подыгрывать общей лжи. Хлоя на голубом глазу говорила мне, какой он замечательный, как они все старались…

Но я не могла на нее просто злиться. Ясное дело, мне хотелось завопить и сжечь весь нью-йоркский анклав, но чисто по привычке. На самом деле больше всего на свете мне хотелось схватить Хлою, встряхнуть хорошенько и заставить хоть на секундочку взглянуть на Ориона – и на меня – как на живого человека и чтобы она задумалась. И еще – чтобы люди перестали шарахаться от меня. Но я понимала, что не добьюсь своей цели, потому что Хлое придется взамен от многого отказаться. Если Орион человек, он не обязан постоянно носить на запястье хитроумную гуделку, на тот случай, если Хлоя или кто-нибудь из ее настоящих друзей окажется в беде. Если Орион человек, он имеет такое же право, как и Хлоя, бояться и быть эгоистом. Ей придется заплатить за все, чем она пользовалась. Но Хлою такая сделка не устраивала. Она-то не собиралась бросаться к нему на помощь, если понадобится. Она бы побежала в другую сторону.

Я продолжала стоять и молчать, и на лице Хлои отразилась неуверенность: вероятно, она заслышала слабый рокот бури.

– Так, – сказала я хрипло. – Ну понятное дело – я малефицер. Конечно, у Ориона нет другой причины предпочесть мое общество вашему, придурки. – Хлоя вздрогнула. – Приберегите место в анклаве для тех, кому этого хочется. Большое спасибо, что избавила от приятного общения с твоими друзьями, которые решили залезть мне в голову. В знак благодарности я открою тебе большой секрет. Я обращаюсь с Орионом как с обычным человеком. Попробуйте сделать то же самое и посмотрите, что получится, прежде чем устраивать мне еще какие-нибудь неприятности.

Глава 10

Гроглер

Я даже не пыталась найти себе новое место для занятий – знала, что сегодня поработать не получится. Я протиснулась мимо Хлои, спустилась по лестнице и бегом направилась к дортуарам, хотя понимала, что делать этого не стоит. Механизм начал разогреваться к выпуску, в шестеренки накачивалось масло, и они пробно колыхались туда-сюда. Лестница двигалась как ледник – или, точнее, как эскалатор, который мог в любой момент двинуться обратно. И я поплатилась за неосторожность: от убитого недавно злыдня на ступеньках осталось вонючее переливчатое пятно; я наступила на него не глядя, поскользнулась, и мне пришлось, выбросив руки вперед, всем весом рухнуть на площадку, чтобы не слететь вниз головой по лестнице.

Ковыляя мимо двери Аадхьи, я помедлила, а потом осторожно постучала.

– Это Эль, – сказала я.

Она приоткрыла дверь, убедилась, что это я, потом увидела кровь и спросила:

– Что случилось? Нужен бинт?

У меня перехватило горло. Я почти радовалась, что упала с лестницы. Какая разница, что там думала Хлоя!

– Нет, не надо, просто царапина. Я сделала глупость и споткнулась, когда спускалась. Проводишь меня в туалет?

– Конечно, – кивнула Аадхья, и пошла со мной, и караулила, пока я обмывала разбитый локоть и окровавленное колено. Порез на животе снова заныл, но я не обращала на него внимания.

Лю вернулась вскоре после того, как мы закончили, и мы втроем отправились наверх, в столовую – уже гораздо осторожнее. Все столы и подносы были убраны за подвижную стену, и оттуда доносился запах дыма (кухонным плитам смертоносное пламя не опасно), а у буфета стояло несколько десятков ребят, ожидающих своей очереди. Объективно это отличная штука – торговые автоматы, которые принимают жетоны. Все мы получаем по три жетона в неделю. Я скопила почти двадцать: если ходить сюда в одиночку, рискуешь сильно, а дополнительных калорий получаешь немного. Разве что несколько дней подряд тебе исключительно не везло в столовой и ты начинаешь страдать от головокружения и плохо соображать.

Разумеется, никакого выбора нет – что выпадет, то и бери. Еда из автоматов редко бывает зараженной, потому что она вся упакована, но обычно она просроченная, а иногда в буквальном смысле столетней давности. Как-то раз мне достался военный паек времен Первой мировой. Я пришла в тот день в буфет, потому что у меня реально кружилась голова; я так проголодалась, что открыла пакет, но всё равно не рискнула съесть ничего, кроме галеты – я имею в виду классический сухарь, какими запасаются для кругосветных плаваний. Сегодня я получила пакетик дешевых чипсов, пачку поломанного арахисового печенья и ценный приз – шоколадный батончик, у которого срок годности истек всего лишь три года назад. Лю достались пакетик соленой лакрицы (невыразимо мерзкой, но ребята-скандинавы за нее буквально душу продадут), тоже чипсы и сомнительная баночка консервов. Аадхье выпала маленькая упаковка халвы, абсолютно свежий онигири с лососем (изготовленный тем же утром, прямо чудо) и целая банка пасты из каштанов, такая большая, что весь автомат аж загремел, когда она выкатилась.

– Сейчас попробую добыть что-нибудь, на что это можно намазать, – сказала я.

Когда тратишь жетон, который некоторое время приберегала, обычно получаешь что-то на диво хорошее (или, наоборот, исключительную гадость). На сей раз мне повезло – выпал чудесный оранжевый пакет овсяного печенья.

Мы взяли стаканчики с чуть теплыми чаем и кофе и отправились к Аадхье, чтобы поделить добычу. Она отвела немного глаза от лампы и соорудила маленькую горелку – на ней мы в алхимической чашке сварили мясо. Пока оно готовилось, мы слопали онигири, а потом принялись за овсяное печенье с каштановой пастой, халву и поломанные арахисовые крекеры. Когда мясо как следует сварилось, мы съели его с чипсами и завершили наш пир кусочками шоколадного батончика. Аадхья села за стол и принялась мастерить корпус лютни, а мы с Лю устроились на кровати и взялись за контрольные.

Мы почти не разговаривали – было некогда. Тем не менее мы сказали достаточно и пожали друг другу руки. Пока мясо варилось, я сходила к себе и принесла каждой по кристаллу. Когда мы покончили с уроками, я вновь принялась за вязание, а Лю села на пол и занялась йогой. Аадхья разгадывала судоку. Когда прозвенел первый звонок к отбою, мы вместе сходили в душ, а затем написали на стене между душевыми наши имена. Лю записала их китайскими иероглифами, а я – на хинди и по-английски. До этого свои записи успели оставить только три союза, и все это были какие-то незнакомые ребята.