«Но где?» — спросила я. — «Где же?»

«Страна у нас большая», — он широким жестом обвел вокруг себя рукой, словно стоял на сцене. — «У нас ведь и вправду самая могущественная в мире страна, это ведь вам известно, гражданка? Удивительная, большая и могущественная. Но если вы хотите дописать письмо, то поторопитесь! Сейчас уже половина первого. У вас есть еще полчаса.» Он сказал, что я могу взять с собой только самое необходимое. Достал список и зачитал: столько-то еды, столько-то книг, столько-то личных принадлежностей. Личные принадлежности! И как слово-то такое вспомнили… Сейчас уже без двадцати час. Я на минутку зашла домой посмотреть, может быть, ты вернулся. Через двадцать минут я должна уйти. Куда — понятия не имею, Йоханнес, я все смотрю на дверь — вдруг ты сейчас войдешь. У тебя ведь хорошие отношения с… Что же это такое?

«Вы сможете возвратиться лишь после того, как дело Либмана будет полностью расследовано», — минуту назад произнес тип с багровым пятном. Он с нескольких шагов видит, что я пишу, этому их учат, точно так же они умеют читать по губам. Но я буду писать все, что захочу. Он закурил, не спросив моего разрешения, — от запаха дешевого табака меня затошнило. Потом спросил: «Дамочка, вы точно ничего не знаете про эти иконы? Давайте уж лучше признавайтесь».

О Йоханнес, какое же это противное состояние! В следующем году наступит новый век, но я чувствую себя, с этой моей подтекающей ручкой, русской истеричной дамочкой из романа-эпопеи столетней давности. Словно весь прошлый век прошел совершенно напрасно! Нет ничего нового под солнцем. И самое ужасное, что я больше не знаю, кому верить. Тип с багровым пятном утверждает, что ты обманщик, опасный тип, нарочно старающийся казаться наивнее, чем есть на самом деле. Отъявленный уголовник. Но я ему не верю, просто не могу ему поверить. Я знаю, что он порет чушь, нарочно бросает на тебя тень, только зачем?

За долгие годы в гостинице «Октябрьская» у меня перед глазами прошло множество иностранцев. Мужчины из заграницы — это в основном ухоженные господа (такие же, как ты, когда ты надел синий костюм, в первый раз собираясь в консульство). Но ты, я даже не знаю… С самой первой секунды, как только я тебя увидела, когда ты неуверенной походкой прошел по коридорам со своим чемоданом и попросил у меня ключ, ты показался мне душевным, интересным и симпатичным. Я почувствовала, что меня к тебе тянет… Влюблена… Да, это самое верное слово: влюблена. Считается, что женщины моего возраста, вдовы, которым под сорок, уже не могут влюбиться. Во всяком случае не у нас. Не в России. Отсюда охотнее всего вывозят шестнадцатилетних курочек. Ты мне показался симпатичным. И, кроме того, ты отличный любовник, говорила я тебе это когда-нибудь или нет? С самым плоским в мире животом! Я замечаю, как двусмысленно ухмыляется этот тип с багровым пятном, но мне это все равно — пусть себе ухмыляется. Что за банда мерзавцев! Если русская женщина однажды отдала себя мужчине, она отдала себя целиком, безраздельно, словно расширяющаяся галактика, до последней капли крови. Я надеюсь, что ты мне веришь, я бы хотела тебе помочь, но как это сделать…? Они вскоре прочтут это письмо у себя в кабинете, но мне это уже все равно: мне нечего скрывать. Я даже не знаю, попадется ли оно тебе на глаза. Я чувствую себя боттичеллиевской Венерой, что стоит, почти обнаженная, на дне раковины. Где находится эта картина, во Флоренции? О, Флоренция… Никогда, никогда в жизни я туда не попаду. Никогда. И Париж я тоже никогда не увижу. В прошлом году один человек трижды приглашал меня ехать в Париж, но каждый раз я говорила «нет». Но сейчас, если бы только с тобой… На самом деле, знаешь, я совсем не хотела учить немецкий. Всегда мечтала о французском или итальянском. Но в университете не было мест, а единственной возможностью («возможностью») поступить было переспать с многочисленными пахнущими чесноком и водкой господами из приемной комиссии… Я была красивой девушкой, и здесь так принято! Но я отказалась. Я взяла тебя в дом из симпатии, не из сострадания. Поверь мне: потому что я тебя люблю. Что теперь будет… Одному Богу известно.

«Через минуту здесь появится мой шеф», — только что, проходя мимо, бросил этот тип с багровым пятном, заглядывая мне через плечо и нахально выдыхая мне в лицо дым. — «О дальнейшем вас проинструктирует господин Смирнов».

«Но ведь я ни в чем не виновна?» — воскликнула я. — «Я ведь не сделала ничего дурного?»

«Правда, не сделали?» — он посмотрел на меня враждебно. — «Вы нелегально взяли к себе в дом иностранца. К тому же крайне подозрительного. Криминального торговца предметами искусства. До тех пор, пока ваша невиновность не доказана, вы виновны. С кем поведешься, от того и наберешься…»

Такой ответ нигде в мире больше не услышишь. Такое может происходить только здесь, в нашей несчастной России! Если мне скоро придется покинуть город (а я предчувствую, что так оно и будет), то я поеду в Якутск. Говорю это тебе на всякий случай заранее, хотя я далеко не уверена, прочтешь ли ты когда-либо эти строчки. Миллиарды строчек подобных этим попали в огонь или в архив. Я все знаю, я не сумасшедшая… Я уже десять лет не была в Сибири, но всегда откладывала на авиабилет. Пачка рублей становилась все толще, из-за инфляции. Я ужасно за тебя волнуюсь, Йоханнес, — со мной самой все уладится. А вот с тобой? Я даже не знаю, что и думать. Я ощущаю тиканье часов у себя на руке, слышу, как в моей голове с визгом носятся по кругу мысли, как комары над лагерным костром. Потрескивают поленья. Я теряюсь, не знаю, что и думать… Конечно, я невиновна. Контрабанда икон? Даже предположение об этом — нелепость! На двух языках я заявляю: мой друг и любовник Йоханнес Либман не совершал преступления, в котором его подозревают. Об этом говорю и свидетельствую я, Ирина Ивановна Миронова, рожденная 8 апреля 1959 года в Якутске, зарегистрированная под номером ХМС 33344421, в Сибири, в Якутии, ныне Республика Саха. Да, я знаю, что подобное свидетельство, не подтвержденное никем, не имеет юридической силы! (Дальше два абзаца шли по-русски.) Но чего я никак не понимаю, Йоханнес, так это почему с тобой так ужасно обращаются в консульстве. Почему? Вот что не дает мне покоя. Там ведь работают твои соотечественники? Представители цивилизованного народа? Часы тикают — время убегает: еще двенадцать минут и я должна идти… Узелок, который мне разрешили взять с собой, уже лежит на кровати. Куда я пойду? Этого я не знаю…!

А теперь, mein lieber Johannes, я хочу рассказать тебе следующее: я действительно приложила все силы для того, чтобы помочь тебе найти это кольцо, эту квартиру, где тебя так безбожно обворовали. Ты, мне кажется, меня не так понял: я никогда не сомневалась в том, что у тебя похитили это кольцо, но я не верила и до сих пор не верю, что ты теперь, из-за этой клятвы обречен следовать за своей покойной женой. Почему? Куда? Как? Бог забирает людей, когда приходит их час, против этого бессильны все мертвые и живые души. Если только… Мне вдруг пришло в голову… Ты ведь не хочешь сказать… что… О, какие же тараканы, какие черные мысли у меня в голове!

Я же сама видела, как ты реагировал на блюдечко. И сразу же пожалела, что это затеяла, потому что ты на все слишком остро реагируешь, ты психически не готов к такому. Поэтому я всегда отказывалась провести с тобой второй сеанс. Но на прошлой неделе, увидев, что ты вышел из дома, опустив плечи и уши на кроличьей шапке, я попробовала еще разок. В полном одиночестве. Вначале у меня ничего не получалось, опять какие-то шутники мешали связи. Недавно появился Интернет, вдруг подумала я, но Интернет для общения с умершими существует на земле уже долгие века. Что я и говорила: нет ничего нового под солнцем! Я снова попыталась вызвать твою Эву, подумала, что, возможно, она захочет поговорить со мной, когда я одна. И неожиданно вступила в контакт с твоей матерью.