— Галя?

— Она была честной, искренней, — он перешел с английского на немецкий. — Вам ведь удобнее, если я буду говорить по-немецки, nichtwaar?[70]Она ничего и никого не боялась. И вот ее застрелили, в подъезде собственного дома… Пиф-паф… Снег, кровь и грязь. А ведь она отстаивала правое дело. Вы, случайно, не журналист?

— Нет, — ответил я.

— Жаль, — сказал мужчина, доставая из складок плаща деревянный крест и торопливо его целуя. — Она могла бы стать президентом… Но бесы опять взбунтовались…

Он рассказал, что недавно съездил в Париж. Великолепный город! — по роду службы он раньше много путешествовал, но потом долго, целую вечность, нигде не бывал… «Еда, шмотки; там у вас всего в изобилии…! Но почти ни один смертный ни на секунду не задумывается, что происходит в такой стране, как эта… Однажды мир еще вздрогнет, когда ему это намажут на хлеб… Только когда это будет? Этого не знает никто…»

— Она была хорошим человеком?

— Хороший человек. — Он ухватился за свою козлиную бороденку, устремив взгляд на портрет женщины, которая смотрела на него несколько удивленно. — Если бы только мир до конца понял, что здесь произошло!

Я подумал о королеве… Ну, конечно…! Может быть, она сможет чем-то ему помочь? О каком правом деле идет речь? Я почувствовал дурноту, поднял глаза и заметил, что мои преследователи снова меня нашли. Сейчас они прятались под маркизой магазина, в котором продавалось итальянское женское белье — перед витринами всегда прохаживались, покуривая, мужчины.

— По чистой случайности я собираюсь вскоре говорить с королевой, — я снова обратился к человеку в плаще, — иными словами, со своей государыней, королевой Нидерландов. Она должна прибыть сюда послезавтра в рамках государственного визита. Возможно, она пожелает с вами поговорить…

Мужчина начал кусать губы, глядя на меня так, словно увидел пылающий на снегу терновый куст. «Королева? — пробормотал он. — А вы себя хорошо чувствуете?»

Bruderchen…![71]И он исчез среди поющих женщин, как симпатические чернила.

Подъехала «волга», я поднял руку, забился в салон, наблюдая в боковое окошко, как мои преследователи запрыгивают в свои «лады». «Васильевский остров», — скомандовал я, показывая водителю бумажку в пластиковом чехольчике, на которой Ира по-русски написала свой адрес. Сказать «линия» (что означает «улица») было несложно, но произнести по-русски «восемнадцать»… Легче, пожалуй, залпом выпить весь Рейн…

Внизу в подъезде было пусто. Куда делся тот тип с багровым пятном? Поднимаясь по лестнице, я подумал: сейчас же, не откладывая, позвонить консулу. Получить приглашение на прием к королеве. Я набрал номер консульства, но даже после двенадцатого гудка никто не подошел. Я набрал еще раз, на этот раз трубку сразу же сняли. У телефона был лимбуржец.

— Подождите минутку. — Он обещал немедленно позвать консула, который, как он сказал, находился в тот момент в соседней комнате. — У нас тут сумасшедший дом.

— Менеер Либман? — голос звучал устало, но заинтересованно. — Надеюсь, у вас хорошие новости. Ну что, появился наконец-то этот ваш Абрам Абрамович, темная личность? Подумать только: случай контрабандной торговли иконами, и это накануне государственного визита! Как раз до вас звонил какой-то пройдоха-журналист из Нидерландов… Ну так что…?

Я ответил, что пока не появился. Что мне тоже бы хотелось разрешить это недоразумение, чтобы доказать, что… Ну да ладно, к вопросу о королеве, ведь она появится послезавтра? Но где именно? И как мне получить приглашение? Мне настоятельно нужно с ней переговорить.

— Завтра, — сказал консул, — вернее, ее величество королева должна была приехать завтра. Но в самую последнюю минуту визит отменили. В связи с состоянием больного в Кремле.

Больного в Кремле?

— У меня сейчас нет времени с вами это обсуждать, — бесцеремонно перебил меня он, сославшись на то, что сегодня вечером у него в резиденции собирается половина Амстердама. «Сливки культурной элиты. Всю официальную часть программы пришлось полностью переделать. Вместо государыни приедет ее старший сын, кронпринц, принц Оранский. Новый Рембрандтовский зал в Эрмитаже будет открывать он».

Принц Оранский? У меня перед глазами возникла жизнерадостная улыбка, густые вьющиеся рыжеватые волосы, задушевный взгляд, лишенный тени высокомерия. Так ведь это даже лучше! На работе я всегда умел ладить с молодыми… Мне нужно приглашение… Мне нужно срочно поговорить с принцем… С глазу на глаз, если можно, ибо речь идет о жизни и смерти… И еще… На чем я остановился?..

Я услышал, как консул подавил смешок:

— Послушайте, Либман, это официальное мероприятие. Дело государственной важности. Прием принца — дело местной нидерландской колонии. Избранных приглашенных…

Избранных приглашенных? Но я ведь тоже нидерландец? Я ведь тоже подданный? Мне нужно поговорить с принцем… Это очень… Как же мне еще… Как… Но консул уже повесил трубку.

Ощущая внутри легкий шок, я уставился на телефон и только сейчас заметил письмо. Запакованное в конверт гостиницы «Октябрьская», оно лежало на столике прямо передо мной. Я все время на него смотрел, но факта его существования не осознавал. Видеть и воспринимать — это далеко не одно и то же, это связано с нервными волокнами и синапсами у нас в башке, еще не до конца изученными, и…

Письмо начиналось словами: «Mein lieber Йоханнес» — у меня в глазах все вдруг стало лиловым — считается, братья мои и сестры, что это цвет богородицы и отчаяния. И первых пятен смерти. «Мой бесценный друг…»

Mein lieber Johannes,[72]— читал я сквозь застилавший мне глаза влажный туман, — мой бесценный друг. Я не знаю, что творится с Россией, но все здесь всегда кончается трагедией, да-да, страдание считается нормой! Когда-то я, юная девочка из Якутска, впервые влюбилась — в человека старше себя. Он был действительно намного меня старше. На тридцать лет. Я этого тебе никогда не рассказывала. Он работал бухгалтером на мясной фабрике, но в глубине души он был поэт. Знал наизусть всего Данте. Внешне он был немного похож на тебя. Все так противно… Ручка не пишет, и этот тип снизу с багровым пятном на щеке стоит целый день возле штор, словно дежурный по залу в музее, и наблюдает. Мне нужно в туалет, но я терплю. Боюсь даже, что когда я встану…

«Я могу писать в письме все, что захочу?» — спросила я, когда он пару минут назад сюда ворвался. Что за страна! Дверь в квартиру ему открыла Лиза Уткова — она посмотрела на меня с порога с улыбкой, полной ненависти. «Пожалуйста, — ответил тот тип. — Мы живем в демократической стране. Единственно, вам следует поторопиться. Сегодня в час дня вам предстоит покинуть свой дом. Да, вам придется поискать себе кров где-нибудь еще.»