Штадле не ответил, но я видел: мои слова дали толчок тяжелым мыслям в его голове.

От первого лица: Генрих Герлиак, 29 октября 1942 года,

Минск, штаб полицайфюрера СС «Руссланд — Митте»

Я не собирался ехать в Минск, но сразу после визита в Лю- бец отправился именно в столицу Вайсрутении. И не потому, что соскучился по руинам некогда великолепного города, превращенного благодаря стараниям люфтваффе в печальный памятник самому себе. Нет! Причиной была одна короткая фраза Штадле, которую тот произнес между прочим.

— Во время недавней операции задержали с десяток подозрительных субъектов. Не сочтите за труд, Герлиак, и взгляните на них: вдруг увидите знакомых по вашему «партизанскому» прошлому.

Честно говоря, я просто для очистки совести спустился в темный и сырой подвал и дошел до вонючей камеры без какого либо намека на окна, освещенной лишь скупым светом маломощной электрической лампочки под решетчатым колпаком.

Я прошел мимо решетки, отделяющей мир живых от мира тех, кого можно считать условно живыми. За решеткой находились существа, которых мне было трудно воспринимать как живых людей: грязные, вонючие, отчаявшиеся. В своем отчаянии они прошли разный путь: одни уже смирились со своей участью, другие не могли поверить в то, что ЭТО случилось именно с ними и с жадной надеждой смотрели на меня.

Одно из чумазых лиц показалось мне знакомым, но я не подал виду: всего лишь медленно прошел мимо, равнодушно скользя взглядом по бледному подобию лиц. И я совсем не удивлся, услышав тихий возглас:

— Господин офицер! Вы меня узнаете?

Разумеется, я его узнал: у меня превосходная зрительная память. Разведчик отряда «Дядя Вова» Земелин. Он вцепился в решетку, жадно впившись в меня взглядом.

— Хм… Земелин? А что вы здесь делаете? — удивился я.

— Вот, попал… как кур в ощип, — бледно улыбнулся Земелин. Его вымученная улыбка сказала мне больше, чем его слова: он был сломлен. На нем не было следов пыток, но то, что он низведен до уровня раздавленного червяка, не могло укрыться от моего наметанного взгляда.

— Считают, что я партизан, — почти жалобно сообщил Земелин.

— Ну, насколько я знаю, — правильно считают! — усмехнулся я.

— Да, я понимаю… но, какой же я теперь партизан! — воскликнул Земелин. — Когда разгромили отряд дяди Вовы, я с трудом избежал преследования и скитался по лесам. Я много думал, господин офицер! И когда меня застигли врасплох на одном хуторе, я даже не оказал сопротивления — можете это выяснить!

— Это разумно, что вы не оказали сопротивления, — согласился я. — Но уверяю вас, что награда вам за это не положена.

— Я не хочу, чтобы меня расстреляли с этими людьми, — твердо заявил Земелин. — Мы здесь сидим вовсе не как партизаны, а как подозреваемые непонятно в чем! Есть пара бежавших из гетто евреев, а у остальных просто небрежно оформленные в гебитскомиссариате документы, что и явилось причиной их ареста. В других обстоятельствах можно было бы ожидать освобождения, но я случайно узнал, что нас хотят расстрелять в качестве возмездия за смерть немецких военнослужащих. А я не хочу! Пусть меня допросят! Я ценный источник!

Потрясающе! Естественно, он всерьез считает, что его жизнь гораздо ценнее, чем жизнь его сокамерников: в конце концов он был не последней фигурой в отряде дяди Вовы. Но его надо поставить на место.

— Вы знаете, где находится Коровин? — сухо осведомился я.

— Нет, — признался Земелин. — Но я знаю в лицо человека, которого Коровин внедрил в СД.

Если бы Земелин заявил, что лично знаком с фюрером и является закадычным приятелем Баха, я бы удивился меньше. Неужели он знает шпиона?! Тут надо быть осторожным, как подкрадывающийся к голубю кот.

— Вот как? И в какой именно штаб СД он внедрен: штаб командира СД и полиции Вайсрутении, штаб начальника СД и полиции Минска или штаб Высшего руководителя СС и полиции «Руссланд — Митте»?

— Точно не знаю, — признался Земелин. — Но я знаю его в лицо и смогу опознать.

Вот как! Звучит обнадеживающе.

— Кто он? Переводчик?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Земелин. — Он внедрен под видом немецкого офицера. Повторяю: я знаю его только в лицо.

— Земелин! Если вы собираетесь морочить мне голову ради того, чтобы продлить свое существование в этом мире, то вы глубоко ошибаетесь, — счел необходимым предупредить я. — Если я обнаружу хоть намек на подобное, то вы позавидуете участи ваших сокамерников, которых завтра отправят на расстрел.

— Я все понимаю, господин офицер! — обрадованно закивал головой Земелин. С разгромом отряда дяди Вовы, — и, надо полагать, в свете убедительных побед германского оружия, — удивительным образом исчез весь его партизанский кураж. Похоже, что ему элементарно хотелось жить! И эту привилегию мог даровать ему только я.

Я приказал выпустить Земелина и расписался в журнале дежурного.

— Вы бы привели вместо него кого — нибудь другого, штандартенфюрер, — попросил дежурный. — Утром нужно расстрелять пятьдесят заложников, мы как раз должны поставить десять человек. А без этого их окажется всего сорок девять: господин Штраух будет недоволен.

— Если вы так близко принимаете к сердцу душевное равновесие господина Штрауха, то почему бы вам, гауптшарфюрер, не встать к стенке самому, чтобы восполнить недостачу? — иронически осведомился я.

Гауптшарфюрер разинул рот, глядя на меня: он явно не оценил юмора. Поэтому я назидательно добавил:

— Нет большой разницы, сколько человек расстрелять в качестве заложников: сорок или пятьдесят. Ведь их единственная вина в том, что они оказались очень не вовремя в определенном месте. Только и всего!

Я отвел Земелина в казарму охраны штаба Баха и приказал тамошнему шпису привести Земелина в порядок и включить его в состав наряда по столовой.

— Я должен выдать ему форму манна СС? — замялся пожилой штурмшарфюрер.

— Разумеется, — раздраженно отозвался я. — Если не собираетесь одолжить для него форму у обергруппенфюрера.

— Но… он же русский, — решился пояснить причины своего смущения шпис.

— Да что вы?! А я думал, что он китаец! Слушайте, шар- фюрер! — рассердился я. — Мне нужно, чтобы этот человек был вымыт, выбрит, причесан и одет так, чтобы ничем не выделялся из состава наряда, обслуживающего столовую СД. Он должен быть там к началу ужина и ни минутой позже. Вы меня поняли?

— Да, штандартенфюрер! — опомнился шпис, вытягиваясь в струнку. Теперь можно было не сомневаться в том, что все будет сделано так, как я приказал.

Против моих ожиданий, в столовой мне не пришлось сидеть долго. Я не успел закончить трапезу, как возле меня появился Земелин и, ставя на стол чашку кофе и рюмку коньяка, негромко сообщил: