Огонь громко гудел в очаге. Томас ощущал, что продолжать этот разговор крайне опасно, однако не мог остановиться. Знать и предполагать совершенно разные вещи. Даже будь оружие под рукой, он мог бы не успеть вовремя, а тогда последствия будут фатальными. И он поднял глаза от тела скончавшегося Тревиля и сказал:

— Простите меня. Вы сделали это, когда похитили его из Лодуна?

Грандье кротко отрицал:

— О нет. Все случилось задолго до того. Похищал я уже себя самого.

Да, все было именно так. Теперь понятна смерть и доктора Сюрьете, и Милама. Это было предельно просто. Грандье глядел на него глазами мертвеца. Томас спросил:

— А почему вы еще не впустили воинство внутрь? Это же, наверное, часть вашей сделки с ними, так? Доля платы?

— Двор Неблагий во многом помог мне, — согласился старик. — Я в долгу перед ним. Сперва я принял обличье человека, отправлявшего должность светского судьи на том смехотворном фарсе, который инквизиция устроила надо мной. Этот холодный тип вселял отвращение даже в членов собственной семьи, так что его манеры мне удалось передать без труда. Однако он был могущественным, и я мстил, как хотел. В его облике я провел почти полгода, прежде чем мне это надоело. Потом я стал юным слугой в его доме — мне нужно было получить возможность передвигаться, не привлекая к себе внимания. Грандье отмахнулся от воспоминаний, очаг высветил сухое лицо. — Но мои планы не всегда совпадают с намерениями моих невольных помощников, и этот жизненный факт они не умеют понять.

В очаге шевельнулось полено, и Грандье инстинктивно глянул в сторону; воспользовавшись мгновением, Томас со скамьи покатился по полу, схватил прислоненную к стене шпагу и сбросил с нее ножны. Грандье выпрыгнул из кресла, пальцы его шевельнулись, что-то выхватывая из воздуха. Заметив быстрое бросающее движение, Томас перекатился в сторону, вскочив на ноги в тот самый миг, когда лужица голубого света шлепнулась на камни, шипя и дымя, словно крепкая кислота. С самоубийственным пренебрежением всяческой осторожностью, которую волшебник явно не предвидел, Томас бросился на Грандье. Однако чародей увернулся, являя удивительную гибкость, и острие шпаги лишь пропороло дырку в его висячем рукаве. И в этот самый момент они заметили появившуюся в дверях Каде.

Сперва Томас решил, что, оказавшись перед лицом подобной ситуации, она может прийти лишь к одному разумному заключению, а именно решит, что он набросился на Галена Дубелла. Однако смотрела она на Грандье.

Она смотрела на Грандье с растущим недоверием и яростью, с такой по-человечески понятной смесью раненой гордости, вызванной явным предательством и наглым обманом. Чародей тоже глядел на нее — со всем интеллектом, остроумием и мягкостью, с которыми покойный ученый обращался с близкими ему людьми. Наконец он сказал:

— Нет, ты ни в чем не виновата.

Ярость воспламенила душу Каде, и она шагнула к нему. Но Грандье извлек свою руку, погрузившуюся было в складки одеяния, и что-то бросил в нее. Однако на сей раз обошлось без магического света. Это была горсть железных опилок.

Железо не могло ранить Каде так, как других фейри, однако помешало ее чарам. Томас кинулся вперед, но Каде отступила, чтобы не коснуться железа, и Грандье бросился в дверь мимо нее. Как только он переступил порог, свечи и очаг разом погасли, зашипев, словно их залили водой. Комната погрузилась во мрак.

Томас натолкнулся на тяжелый стол, каким-то образом сдвинутый со своего места и оказавшийся у него на пути, оттолкнул его в сторону и выбежал в зал.

Грандье был уже на полпути к входной двери. Каде преследовала его. Немногие еще горевшие фонари гасли, оказавшись за спиной волшебника. Томас крикнул, чтобы гвардейцы в зале следовали за ним, но в общем смятении и тьме едва ли кто-нибудь слышал его.

Томас нагнал Каде в прихожей, вместе они распахнули дверь и выбежали в холодный двор на замерзшую грязь.

Облака вновь разошлись, луна блистала, ветер терзал одежду, но Грандье нигде не было видно.

Каде крутилась на месте, пытаясь смотреть сразу во все стороны, Томас быстро обежал двор, но ничего не обнаружил.

— Куда же он подевался, проклятый? — пробормотал он. Что-то может натворить Грандье во всеобщем смятении…

Когда Томас вновь возвратился к Каде, она поглядела вверх и выкрикнула:

— О нет!

Капитан последовал за ее взглядом. На узкий серпик луны легла тень, становясь все больше и больше. Из сердца ночи на них падала капля Предельной Тьмы.

Каде завопила:

— Он открыл ограждения!

Не сговариваясь, оба бросились к ближайшему укрытию в тень с подветренной стороны колодца. Они были чересчур далеко от входа в казармы гвардии, чересчур далеко от любых дверей. Крылатый фейри спикировал к земле, потом повис над двором, нематериальный, как тень.

Дверь в домик над колодцем располагалась с противоположной стороны. Томас знал это. Они сумеют обогнуть здание, держась у стены, если им повезет и если фейри окажется подслеповат.

Томас шагнул было к стене, но Каде схватила его за руку и шепнула:

— Не шевелись.

Капитан в нерешительности медлил. А знает ли она сама, что делает? Тут он заметил, что свет вокруг словно переменился, лучи луны, лежащие на мостовой, стали едва ли не ощутимыми на ощупь, и вспомнил о том, что Каде умеет подслушивать, оставаясь незримой, и что среди способностей, доставшихся ей от фейри, числилось и умение творить иллюзии. Нежить, коснувшаяся камней двора, казалась ожившей тенью. Лунный свет как бы огибал ее. Среди нагромождения темных силуэтов, по-змеиному перетекавших друг в друга, глаз Томаса сумел выделить лишь очертания тонкого и острого, словно бритва, когтя, торчавшего наружу под нелепым углом.

— Лунный свет и тень, лунный свет и тень… — шептала Каде.

Слава Богу, что мы от них с подветренной стороны, решил Томас. Тут он увидел Грандье, шагавшего к призванному им невероятному чудищу. Мгновение спустя нежить поднялась в небо и исчезла с невероятной скоростью.

Каде осела вдоль стены на землю — в самую грязь.

Иллюзия, окружавшая их, рассыпалась мелкими блестками света и растаяла. Огоньки фей, подумал Томас. Поглядев на Каде, он сказал тепло:

— Очень хорошо, — и подал руку, чтобы поднять ее. Встав, Каде чуточку пошатнулась и даже не подумала стряхнуть грязь, приставшую к юбке. Она разочарованно качнула головой и провела рукой по волосам:

— Миновав ограждения, он вернул их на место. Почему он так поступил?

Томас счел этот вопрос риторическим; во всяком случае, он не знал, как на него ответить. Дверь в казарму гвардейцев распахнулась, из нее показались люди с факелами. Крики послышались и со стороны Альбонской башни. Совпадение было чересчур хорошим. Он подумал, не сумел ли Грандье не только погасить свечи, но и соорудить на ходу заклинания, что, породив смятение, заставило всех оставаться под крышей.