– Быть по-твоему, Афонь, – просто ответил Басманов, да не спешил гнать свою лошадь, покуда сам князь не подастся.

Сам же Афанасий видел сомнения на лицах опричников.

– Трусы, аж смотреть противно! – Князь сплюнул, стеганув лошадь свою.

Тотчас же Фёдор помчался следом, а с ним и Штаден. Затем уж и вся братия постегала коней своих да двинулась на огненное знамя. По мере того как приближалось войско государево, всё плотнее в воздухе становился вороний крик. Эти пронзительные вопли всё усиливались с каждым шагом.

– Встал он! – крикнул опричник с факелом, что мчался впереди.

И впрямь – все тотчас же обратили взор свой на побитое крыльцо, на мужика. Тот и впрямь поднялся с места своего и, стоя в мерзких лохмотьях, будто бы готовился принимать гостей.

Иных пробила холодная дрожь от одного вида этого оборванца. Когда опричники окружили его кольцом, мужик принялся громко читать считалочку:

И мчатся копыта,

Бьют землю черну,

Туманом сокрыто,

Не узреть никому,

Как в топи болот,

Во мраке, во тьме,

Хочешь – не хочешь,

Выпадает…

Мужик резко присел на корточки и будто бы завёлся волчком. От смятения ли али по иной причине Вяземский взялся за хлыст и со всей силою ударил мужика по спине, да тот и не пошатнулся. Примеру тому последовали и иные из братии – втроём принялись стегать его, но проку с того никакого и не вышло. Колдун резко распрямился да пальцем указал куда-то не глядя, ибо очи свои сам прикрыл рукою.

– …тебе! – едва ли не торжественно объявил чудак, справляясь с одышкой.

Его дрожащий палец указывал чётко на Фёдора Басманова. Штаден невольно обернулся на друга, как и иные из братии.

– Гойда! Словом и делом! – меж тем скомандовал Вяземский. – Не внимайте речам супостата!

Мужик боле ничего не говорил, лишь залился смехом, покуда его вязали да перекидывали через лошадь. Лицо колдуна сокрыли холщовым мешком, и тотчас же вороньё предалось своему естеству да разлетелось по чёрному небу.

* * *

В покои Алексея Басманова послышался стук. Воевода протёр глаза и сел в кровати.

– …кто? – буркнул он, ища вслепую кувшин али чашу с питьём.

– Сын твой, – произнёс Фёдор, отворяя дверь.

Басман-отец лежал на кровати. Уж по голосу Фёдор быстро понял, что батюшка его буквально мгновение назад проснулся. Юный Басманов дал жест крестьянке в простеньком платьице и в белом платке, дабы она занесла поднос с питьём и едой для воеводы. Девушка всё исполнила и удалилась с кротким поклоном.

Меж тем Басман-отец был в постели не один. Фёдор заметил то да оглядел Глашу с мягкою улыбкой, цокнул пару раз себе под нос, помотал головой, усаживаясь в кресло подле кровати. Закинув ногу на ногу, Фёдор с улыбкой глядел, как Басман-отец, сам толком-то и не пробудившись, толкнул локтем крестьянку. Она же, не открывая глаз, натянула одеяло на голову да принялась второю рукой рыскать по полу в поисках своего сарафана. Наконец она ухватила подол, подтянула к себе, выскользнула из кровати, протирая глаза, наспех оделась, поклонилась и спешно выбежала, как была – босая да простоволосая.

Фёдор хотел было что сказать, да отец опередил его, лишь заметив лукавую улыбку.

– Полно тебе, – хмуро бросил Алексей. – Уж-то новость!

– Так и молчу ж я. – С усмешкой Фёдор взял чашу с подноса, наполнил её холодным кислым квасом и подал отцу.

Басман принял её и осушил одним залпом, после чего с резким вздохом вытер усы да провёл рукою по лицу, протирая сонные глаза.

– Ты не серчай, что уж заглядываюсь на Глашку-то, – произнёс Фёдор, потягиваясь, да и сам зевнул. – Не с тем, о чём думаешь, гляжу.

– А с чем же? – спросил Алексей, нахмурившись.

– Уж не понесла ли? – спросил Фёдор, пожав плечами.

Юный Басманов раскинулся будто бы и взаправду беспечно, но взор его был собран и сосредоточен, да видать, не понапрасну – кулаки Алексея сжались не по-доброму.

– А если и понесла, то ты-то обделённый, что ль? – спросил Алексей, чуть привставая в кровати.

Впервые Фёдор порадовался временной немощи родителя своего. Отнюдь не желая нисколько гневить отца, он отмахнулся, точно отрекаясь от своих слов.

– Да уж, и право! – согласился Фёдор, потирая затылок.

– От Федя, от не о том ты думаешь! – произнёс Алексей. – От право, не о том. Неча считать ублюдков по двору. Ежели Глаша и понесёт, да и чёрт с ней и с отпрысками этими ублюдочными.

* * *

– Бегал козлик по лугу, да искал он кости, бегал, бегал, не нашёл, почернел от злости… – бормотал узник, сидя во мрачной сырой камере.

Шея да руки были схвачены грубой колодкой, а колени онемели от стояния на холодном камне. При всём том не было на этом чудаковатом лице ни тени отчаяния или страха. Напротив, узник бойко повторял снова и снова стишок про козла и кости. Живости речи, право, можно было и позавидовать – ибо пел он сквозь сломанные зубы да челюсть, которая стала вдвое больше, опухши от побоев.

Не было иного света, кроме факела. Его неровный свет едва касался камней подземелья. Низкие потолки подвала нависали, будто бы угрожая раздавить под собою любого, кто преступит черту.

– Бегал козлик по лугу… – вновь затеял свою песню-считалочку чудаковатый мужик, коего кликали никак иначе, как колдун.

Фёдор Басманов подошёл к темнице и безмолвно сменил караул. Он сел на покосившийся пень, служивший в подвалах сиденьем для тюремщиков и палачей. Басманов погрузился в свои думы и даже не обращал внимания ни на свист, ни на тихое рычание, точно псиное, которому предавался колдун, не имея иной потехи.

– Эй… – наконец узник обратился к опричнику человеческою речью.

Фёдор вскинул бровь, поглядывая на чудака. Сейчас этот мужик боле походил на несчастного пьяницу, чем на страшного колдуна из древних преданий. В разуме юноши ожил образ пред костром в окружении бесовских воронов. Точно хлопанье их крыльев доносилось прям над ухом, да лишь один взгляд на жалкого мужика в колодках – и всё. Всё видение таяло дымом на ветру, рассеивалось и улетало, оставив лишь тень чего-то необъяснимо жуткого.

– Эй… – повторил он.

– Чего тебе? – спросил Фёдор.

– Так я сам тебя и выбрал. Тогда, как брать вы, точно псы, меня пришли всей стаей, – произнёс мужик да скрючил пальцы на правой руке.

Видно, онемевшее тело едва слушалось его, да только как указал колдун вновь на него, так Фёдора вновь пробил холод по спине.

– Хочешь – не хочешь, выпадает тебе! – едва ли не