Это тебе не утенка какая-нибудь, и не похотливая богиня. А красивая женщина-аристократка, еще и с такой непростой профессией. Которая, надо признать, только прибавляла ей эротизма.

Добирался я до места неспешно и долго — отчасти потому, что спешить особо было некуда, а отчасти из-за древнего Гнедого, который, наверное, уже физически не мог двигаться иначе, кроме как шагом.

В дороге я здорово проголодался — все-таки нужно было поесть у Гая, как следует. И к тому моменту, как на горизонте появились знакомые ворота, я всем своим существом надеялся, что Эреб уже там, и мы сейчас по-быстренькому переберемся в новую локацию, где я смогу по-человечески навернуть какой-нибудь каши с мясцом.

Однако школа стояла молчаливой и заброшенной.

Я слез с телеги и громко позвал:

— Эй, есть здесь кто-нибудь?..

В ответ — тишина.

— Ну, вообще-то это логично, — подал голос проснувшийся Лёха.

— Что именно?

— Ну, Янус ведь не мог точно знать, когда ты доберешься. И наверняка рассчитал вашу встречу с Эребом таким образом, чтобы это ты ждал его, а не наоборот.

— И что теперь? Мне тут до вечера с голодухи зубами лязгать? Или до утра? — сердито буркнул я, усаживаясь обратно в телегу.

— Понятия не имею, — отозвался череп. — А внутрь попасть ты никак не можешь?

Я отрицательно покачал головой.

— Нет, Ян тут со старшими запечатал все, что только можно. Пытаться прорваться на территорию — по-настоящему опасно для жизни.

Я закурил, чтобы хоть как-то перебить голод и немножко согреться. Кто никогда не грелся от огонька сигареты — тот никогда не мерз, дожидаясь девчонку на условленном месте.

Я в последний раз этой романтической чушью занимался на первом курсе. Ждал под Пушкиным Светку Ермолаеву, которая, кстати, в тот раз так и не пришла. Но не потому, что не хотела меня видеть, как я узнал позже. А потому что загремела с какой-то жуткой ангиной и температурой сорок в больницу. И я таскал ей передачки — шоколад и мандарины. Целых два месяца я ходил не по земле, а по облакам. Хмельной и глупый. А потом наступил март, и все облака превратились в грязь и растаяли, не оставив и следа.

Забавно — я ведь совсем забыл об этой истории! А теперь вдруг почему-то вспомнил. К чему бы это?..

— Даня! Даня, смотри! — окликнул меня Лёха.

Я вывалился из своих воспоминаний — и увидел, что прямо напротив ворот засветилось фиолетовое пятно портала. Из свечения сначала выкатился мой пушистый наставник, а следом вышел человек в черном балахоне. Его лицо скрывал капюшон, в руке был кованый железный посох с набалдашником в виде лошадиного черепа.

Само собой, это был Эреб собственной персоной.

Я поспешно загасил сигарету и, спрыгнув на землю, приблизился к наставникам.

— Приветствую! — как можно почтительней сказал я Эребу. Все-таки бог, блин. И теперь я поступаю под его начало.

— И да примет бог Эреб Даниила, звезду нашей школы, дабы звездил он отныне под его кровом!.. — отчаянно пьяным голосом заявил Та’ки.

Я нахмурился.

— Да будет тебе...

Эреб приблизился ко мне. И я почувствовал, что от его фигуры исходит холод, как от ледника.

— Прежде чем позволить тебе ступить в чертоги школы, которой я покровительствую, мне нужно услышать твое согласие неукоснительно соблюдать некоторые правила, — проговорил он. Отодвинув край капюшона, он чуть приоткрыл лицо, так что теперь я мог видеть его тяжелый взгляд, устремленный даже не на меня, а словно внутрь, в самую мою совесть.

От такого сканирования мне стало не по себе. Впрочем, как и при нашей первой встрече.

— И какие же это правила? — спросил я.

Мой мохнатый наставник икнул.

— Эреб, ну я тебя умоляю! Какие правила? Перед тобой — любимец Фортуны! Так что это... Умерь аппетиты.

Эреб покосился на Та’ки.

— В школе начертаний дисциплина — одно из самых главных требований к ученикам. И к Даниилу будут предъявляться абсолютно те же требования, как и к остальным.

— Ага, дожидайся, — пробормотал медведь.

— Итак, юноша, запомни главные правила, — игнорируя высказывание Та’ки проговорил Эреб. — Первое — никто не должен знать, что ты — из «Парящего грифа».

— Это еще почему? — насторожился медведь.

Эреб покосился на Та’ки.

— Потому что это скверно скажется на репутации школы, которая до сих пор была безупречной!

Мой наставник хрипло забулькал пьяным смехом.

— Ну, это — дело поправимое...

— Второе правило — абсолютное послушание. Наставники пользуются непререкаемым авторитетом среди учеников, и только это обеспечивает полную безопасность учебного процесса. Третье правило — не бравировать личным знакомством со мной. Помалкивать об этом. И четвертое правило — во время обучения не пить вина и не есть дурманных стеблей, если вдруг ты пристрастился к этой пагубной привычке через своего прежнего наставника.

— Я понял, — отозвался я. — Ладно, вина не пить... А пиво-то можно?

— Нет, — строго отозвался Эреб.

— Печально, — вздохнул я, на всякий случай решив не спрашивать про ром или виски. Пока что-то не запрещено — оно автоматически как бы частично разрешено. — Ну, хорошо. Я готов исполнять правила школы!

— Но на посошок надо бы дерябнуть, — заметил Та’ки. — Тем более, Ян велел дождаться Эрика — он все-таки решил, что лучше вас одновременно, так сказать, вживить в тело ничего не подозревающей начертательной школы.

— Чего налить? — спросил я.

— Слышал я, ты каким-то зеленым пузырящимся напитком самого Гермеса до беспамятства напоил, — почти поворковал наш панда, — Хочу попробовать.

— Это запросто, — улыбнулся я. И тут же обернулся к Эребу. — Если ты не против, конечно.

— Здесь он еще не заправляет, так что пусть попридержит свой командный тон! — вмешался Та’ки.

Спорить я с ним не стал, и провозгласил бухалово.

Себе я сделал вискаря, а для панды создал абсент-бум.

Разглядывая бокал с пузырящимся коктейлем, медведь сначала шумно понюхал его, а потом одним движением вылил напиток в пасть.

Потом он крякнул, прищелкнул языком, рыгнул — и потребовал еще.

— Какая странная, но вкусная дрянь!.. — задумчиво проговорил он, на удивление ловко удерживая бокал в своей лапе.

— Настолько странная и вкусная, что даже я пришел на запах, — услышали мы за