слыхал пересуды, что от зычного голоса да крепкой хватки дядьки Ешэ даже огнепёски со страху писаются, а упыри да злыдни забывают навий язык. Многие боялись его даже больше, чем другого Кощеева советника — Ардана. Тот и лицом пригож был, и нравом дружелюбен — на пирах вечно шутки шутил весёлые.

Но мать сразу Лису сказала, мол, не обманись — Ардан нам не друг. Наоборот. Нет врага злее того, что в лицо улыбается, а сам втихаря мечтает тебя извести и строит козни. Помнишь, как тебе — ещё совсем крохе — змеек-кощеек в колыбель подкинули? Чёрно-зелёных, самых ядовитых? А помнишь, как бешеная огнепёска в сад забежала да на тебя набросилась? Знаешь, чьих это рук дело было? Вот то-то…

Нет, они ничего не смогли доказать, но с тех пор Лис к советнику Ардану спиной никогда не поворачивался. Зато к дядьке Ешэ можно было и спиной, и чем угодно. Если уж он тебя не любит, ты об этом первым узнаешь. Помнится, Лютомил на него прикрикнул однажды — привык мамкой-то командовать. Ешэ глянул на него снисходительно и молвил:

— Огнепёсий щен тоже лает громко, а кусать не может — зубы ещё не отросли. Так и ты — пустолайка.

С тех пор за княжьим наследником и закрепилось это обидное прозвище. Подданные за Ешэ повторять не смели, конечно, — да какой с них спрос, коли наследник пригож, здоров да ладен — им большего и не надо. При всём своём дурном характере Лютомил умел очаровывать людей так, что те начинали смотреть ему в рот и ходить следом с влюблёнными глазами. Но сила его очарования действовала не на всех. Вон тот же Кощей не раз окликал его пустолайкой. Наследник, конечно, ярился, но отцу поперёк молвить ничего не мог. Зато попытался дядьку Ешэ на поединок вызвать, но снова получил отпор:

— С детьми не воюю. Вырасти сперва, малец.

С тех пор Лис проникся глубоким уважением к советнику отца.

У дядьки Ешэ тоже было своё прозвище: Упырий Пастырь. Его обычно повторяли шёпотом, мол, смотри, Упырий Пастырь идёт — и уступали дорогу, а то и вовсе прятались. Признаться, Лис сперва не задумывался, что означают эти слова, и лишь потом начал понимать — ох, не зря все дядьку Ешэ так боятся. Власти у него столько, что на десяток советников хватит. Во всём Навьем княжестве только у Кощея было больше. Ешэ был и воином, и чародеем, и мудрецом, каких мало, и воеводой, и, как теперь стало ясно, — палачом. Нравилось ему это дело или нет, никто не ведал, но работу свою Упырий Пастырь всегда выполнял на совесть.

С тех пор как Маржана дала обещание помочь Лису добраться до несчастной Марьяны, прошло уже три седмицы, и всё это время хитрая мара избегала его, а будучи пойманной и зажатой в углу, отвечала «не сегодня». В её тёмно-вишнёвых глазах Лис разглядел затаённый страх, поэтому решил на время оставить Маржану в покое и попытать счастья сам.

Застать дядьку Ешэ в его покоях удалось только после обеда. Тот немало удивился, услышав, что с ним желает увидеться младший сын Кощея, но в просьбе не отказал. Знал, что тот редко о чём-то просит, а раз решился — значит, очень надо.

Хромой злыдень открыл тяжёлую дверь, сплошь заросшую голыми ноябрьскими ветками, и проводил Лиса в тёмный кабинет со стрельчатыми окнами и такими высокими потолками, что как ни задирай голову — ничего не увидишь, кроме тумана да серого ракушечника. Немногочисленные зачарованные светильники горели зеленоватым пламенем, отбрасывая тусклые блики на стол, сплошь усыпанный свитками, и шкафы, полные книг. Стены в обители Упырьего Пастыря напоминали склеп — тоже ветки без листьев, мёртвый плющ и пыльный серый камень. Для полноты картины на шестках из коряг сидели крупные нахохлившиеся вороны-вещуньи. Порой какая-нибудь из них разражалась хриплым карканьем, но замолкала под мрачным взглядом хозяина.

— Зачем пожаловал? — буркнул дядька Ешэ, не отрываясь от дела. Перед ним лежал обтянутый кожей фолиант, в котором советник делал пером какие-то пометки.

— Да так… — Лис, робея, опустился в кресло.

— Если «да так», то уходи, — советник вперил в него взгляд тёмных глаз, от которого сразу захотелось съёжиться и стать маленьким-маленьким — размером с гречишное зёрнышко. — Иди вон в бирюльки поиграй со злыднями. У меня нет времени с тобой нянчиться.

— Я уже большой, чтобы в бирюльки играть, — Лис шмыгнул носом.

— Тогда и говори как большой. Неча мяться. Чай не барышня на выданье!

Наверное, это была шутка, но дядька Ешэ даже не улыбнулся. А у Лиса, как назло, все заготовленные слова из головы вылетели. Ещё и вороны эти дурацкие каркали, с мысли сбивали.

— Проблемка у меня… — выдохнул он.

— Даже две, — кивнул советник. — Поджидать тебя будут сегодня, когда к отцу за ученьем пойдёшь. Прежде Пустолайка один супротив тебя собирался выйти, да не сдюжил. Забоялся после того случая в библиотеке напрямки лезть. Слишком долго пришлось липкий мёд из волос вычёсывать да колтуны выстригать. Ох и клял тебя на чём свет стоит! Ардан ему нынче подсобить обещался.

— Это нечестно! — ахнул Лис.

Тут даже суровый дядька Ешэ не выдержал, усмехнулся в кулак.

— Ха! А когда было честно?

То-то и оно, что никогда. Лис по привычке ссутулился, опустив плечи. Раньше он это делал, чтобы поменьше походить на отца — тот вечно ходил, как будто оглоблю проглотил. С возрастом стало понятно, что похожими они и не будут: внешность Лис унаследовал от матери, только масть навья вылезла, тёмная. Ну а привычка дурная так и осталась.

— Пустолайку я не боюсь, — он презрительно фыркнул. — А вот с Арданом мне не сладить.

— Так отцу скажи, — прищурился советник.

— Ещё чего! Он и без того за слабака меня держит! Скажет, мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Ежели мой сын по собственному замку с гордо поднятой головой ходить не научился, зачем такой неумеха нужен? Ещё припомнит, что я змей да собак боюсь… — Лис вздохнул, умолкнув на полуслове.