Но это не нравится Чертополошке. Она рычит и щелкает зубами, едва не вцепившись в лицо Дилана.

Он вскакивает на ноги и пятится.

– Все в порядке. Со мной все хорошо. Она ничего мне не сделала. Все в порядке.

– Нет, не в порядке! Плохая собака! Что с тобой происходит?

Тильда открывает дверь и делает собаке знак выйти. Чертополошка виновато проходит мимо и взбегает по лестнице в спальню.

– Дилан, прости.

– Опять извиняешься? Я же сказал – не надо.

– Это не смешно. Она действительно хотела на тебя напасть. Она могла серьезно тебя покалечить. Ну-ка, дай посмотреть.

Не обращая внимания на протесты, она осматривает его лицо и руки.

– Ну что, видишь? – Он улыбается. – Говорил же, со мной все хорошо. Собака просто ревнует. Она привыкла к тому, что ей ни с кем не надо тебя делить. Мне не следовало покушаться на ее законное пространство.

– На ее законное пространство? Послушай, это ведь мой дом!

– Она просто пыталась тебя защитить.

Тильда протягивает руку и дотрагивается до его лица.

– Есть другие люди, которых она может кусать, если ей придет такая охота. А с тобой я могу справиться сама.

– Ты хочешь укусить меня? – смеется Дилан.

Тильда улыбается.

– Думаешь, ты такой умный, – говорит она и запечатлевает легкий поцелуй на его губах.

– Меня только что поцеловала самая желанная особа в этой комнате. По-моему, это говорит о том, что я веду себя достаточно умно. – С этими словами он обнимает ее за талию, прижимает к себе и целует. И Тильда отвечает на поцелуй, осознавая, что желает этого мужчину. Что по-прежнему может испытывать влечение… и что она хочет именно Дилана.

Да, Дилана.

Внезапно все долгие одинокие месяцы, предшествовавшие этому моменту, рассеиваются, как дым. Есть только здесь и сейчас. Этот мужчина. И эта связь. Она крепко обнимает его, целует все жарче. А он сполна отвечает на ее страсть – вскоре они срывают друг с друга одежду, смеются, валясь на овчинный коврик.

У Тильды мелькает мысль: может быть, так она реагирует на дневное происшествие – в ней говорит желание утвердить жизнь после соприкосновения со смертью. Но она слишком остро сейчас хочет Дилана, чтобы подвергать анализу свои чувства. Скоро они оказываются полностью обнаженными, и пляшущие языки пламени бросают блики на его кожу, темную, как кофе, и отражаются на ее коже, светлой, как алебастр. Жгучее желание отгораживает их от холодного дыхания зимы, покрывшего окна инеем.

Беспокойство о поддержании огня в обжиговой печи заставляет Тильду проснуться и высвободиться из объятий Дилана. Она садится и смотрит на него.

– Надо подкинуть еще дров. Я не могу оставить огонь как есть.

Он касается ее плеча, потом проводит пальцами по всей длине руки и подносит ее пальцы к своим губам.

– На вкус ты так же хороша, как и на вид. – Когда она смущенно пожимает плечами, добавляет: – Хватит скрываться, помнишь?

– Не все видят меня такой, как видишь ты.

– Тогда они многое теряют.

– В недавнем прошлом меня назвали бы ведьмой. – Тильда беззаботно смеется, хотя эта мысль вовсе не кажется ей смешной. – И, вероятно, были бы правы.

Она встает и натягивает белье и футболку. Тучи наконец разошлись – в небольшое оконце льется лунный свет, падает на лежащий на столике браслет, и тот начинает сверкать.

Дилан приподнимается на локте.

– Ты правда думаешь, он тебе как-то помог? Там, на раскопках? Ты думаешь, он сделал тебя… сильнее?

Тильда кивает.

– Да. Мне было страшно, но я знаю точно – без него ничего бы не получилось.

Откуда ты взялся? И почему я уверена, что раньше видела этих зайцев и охотничью собаку?

Золотой браслет кажется ей прохладным, его поверхность гладкая, кроме той части, где выгравирован рисунок. Тильда вертит его в руках и вдруг слышит в голове тихий звон, словно где-то далеко зазвучала под внезапным дуновением ветра стеклянная подвеска. Тильда делает глубокий вдох и надевает браслет на запястье. Но он слишком широк – она тянет его вверх, через локоть, пока он не облегает предплечье. Металл ласково давит на кожу, быстро утрачивая свою прохладность и впитывая тепло тела.

Внезапно начинается настоящее светопреставление.

Комната наполняется слепящим белым светом – Тильда вынуждена закрыть лицо. Звенящий звук быстро нарастает и скоро достигает такой громкости, что, крича от ужаса, она не слышит собственного голоса. Часто моргая от пульсирующего света, она видит: таинственная сила отбросила Дилана к дальней стене. Он протягивает к Тильде руки, но не может сдвинуться с места. Пламя в камине, только что казавшееся безобидным, разрастается, становится неестественно ярким, и вот уже его языки лижут каминную полку и начинают взбираться по выступу в дымоходной кладке. Вокруг Тильды образуется воронка. Воздушные волны тянут то в одну, то в другую сторону, неистово треплют волосы, пока ее тело не начинает вращаться. Тильда не в силах остановиться. И пока она кружится, в поле ее зрения попадает видение. Она видит себя, стоящую гордо и прямо, в ее волосы вплетены жгуты, свитые из кожаных полосок, глаза густо насурьмлены, кожа разрисована черными татуировками. Она облачена в кожаные доспехи, а на бедре у нее висит кинжал. Эта переливающаяся грозная версия Тильды поднимает руку и медленно протягивает ее реальной Тильде, но та не может даже пошевельнуться, чтобы прикоснуться к ней или отстраниться. Она понимает, что должна что-то сделать, чтобы все это прекратить и взять ситуацию под контроль. Деревянная каминная полка уже занялась, от искр загорается овчинный коврик. Дилан лежит с закрытыми глазами, словно потеряв сознание. Тильда кружится так быстро, что ей кажется, еще немного, и она тоже лишится чувств. И тогда уже некому будет остановить распространение огня.

Черт возьми, это мой дом! Мой! И я не позволю ему сгореть!

Сделав над собой невероятное усилие, она поднимает левую руку и хватается за браслет. Мгновение ей кажется, что у нее не хватит сил. Тильда начинает кашлять от дыма. До нее доносится запах горящей шерсти. Наконец она срывает браслет с правой руки и кидает его через всю комнату.

И все прекращается.

Она падает на пол. Видение исчезло. Чудовищный шум смолк. Она сдергивает с дивана одеяло и сбивает пламя с деревянной полки и коврика. Дилан кашляет и с трудом встает на колени. Потушив огонь, Тильда бросается к нему.

– Дилан! Боже мой, Дилан…

Он оглядывает разоренную гостиную, перевернутую мебель, разбитые безделушки, обгорелые полку и коврик. Откашлявшись, он нетвердым голосом говорит:

– Напомни потом, чтобы я никогда тебя не злил.

Затем он пристально смотрит на Тильду, и его глаза округляются.