Мне удается подавить стон лишь потому, что я не сомневаюсь – наказание для Реми окажется еще хуже. Архитектор поворачивается к нему.

– Ремон, я останавливаю работу над потолком на две недели. Строители пока займутся другими секциями. Хоть одна жалоба за это время – и к сводам ты отношения больше не имеешь. Все понятно?

– Да, магистр, – хором отвечаем мы, словно непослушные десятилетки.

Архитектор моргает, заметив съежившуюся за моей спиной Маргерит.

– Зачем ты пришла сюда, моя дорогая?

Она выходит к нему с блестящими от слез глазами – из-за меня, конечно, – и делает реверанс.

– Мне сказали, что я должна дождаться вашего ответа, магистр.

– Хорошо. Дай мне минутку, пожалуйста.

Он поворачивается к кухне, а Реми устремляется к лестнице.

– А ты, – зовет его магистр Томас, – стань уже мужчиной. Хватит дергать за косички девочек, которые тебе нравятся.

Покраснев, Реми топает вверх по лестнице, а я трачу несколько секунд, чтобы поднять челюсть с пола. Магистр явно говорил не всерьез. Реми ведет себя так, потому что он – засранец, а не потому, что его распирает от юношеской влюбленности. Хотя, может, сейчас он наконец оставит меня в покое.

– Прости, что втянула тебя в неприятности, Кэт, – шепчет Маргерит.

Ох, теперь она винит в произошедшем себя!

– Прости, что не смогу проводить тебя в аббатство.

Минуту спустя магистр возвращается в мастерскую, держа в руках чистый лист бумаги со сгибами и следами восковой печати, который служил конвертом.

– Не будем тратить его впустую, – протягивая мне этот лист, говорит он, а затем поворачивается к Маргерит: – Пожалуйста, передай матери Агнес, что я приду сегодня вечером. Обсудим, что делать дальше.

Архитектор направляется к лестнице. Он шаркает ногами и выглядит невероятно усталым.

– Можешь проводить сестру Маргерит обратно в аббатство, Катрин, но затем сразу же возвращайся обратно.

Он заботится о спокойствии и удобстве Маргерит, но жаловаться не на что. Перед уходом я хватаю соломенную шляпу с вешалки у двери, чтобы прикрыть глаза, а затем мы снова спускаемся с холма, держась за руки.

– Я очень скучала по тебе всю зиму, Кэт, – говорит Маргерит. – Как и матушка Агнес. После твоего визита она заметно воспряла духом. Не думаю, что она когда-либо признает это, но ее сильно ранило то, что ты перестала появляться в аббатстве.

– Забавно, что она читала мне нотации о моей гордости, – иронично отвечаю я.

Мы проходим почти целый квартал, прежде чем Маргерит вновь решает заговорить.

– Из-за чего вы поссорились?

– Я спросила о моих родителях, а она не захотела мне говорить, кто они.

Маргерит качает головой:

– Но она не знает, кто наши родители.

Судя по всему, настоятельница не сообщила своему секретарю о папке, спрятанной между святыми книгами, в которой лежат листы с именами всех приемышей, находящихся на попечении аббатства, и со сведениями об их возможном или подтвержденном происхождении. Одиннадцатилетней я пробралась в кабинет, чтобы почитать их, и кое-что меня поразило. Стоит отдать должное матери Агнес, она никогда не выделяла – по крайней мере, явно – ни одну из нас, девочек. Даже Маргерит, дочь предыдущего Верховного альтума и сестры Аликс. Если мою подругу и выделяли среди других, это лишь ее собственная заслуга. Хотя, думаю, знания о ней помогли матери Агнес добиться гранта на расширение аббатства, когда мы едва начали ходить.

Вот только своего имени я так и не нашла в списках. И это удивило меня сильнее, чем удивили бы прочерки вместо сведений о родителях.

– Она знает, – говорю я. – Я подслушала их разговор с магистром Томасом в тот день, когда он пришел за разрешением нанять меня.

– Возможно, ты что-то неправильно поняла.

Я закатываю глаза:

– Ты всегда обо всех думаешь хорошо. Верно? Но нет, я не ошибаюсь. Она сказала – она все еще надеется, что родители примут меня.

– Но это не означает, что она знает, кто они, Кэт.

– Да, но затем она добавила, что мои родственники не оставят его в покое, если мне причинят какой-то вред, – добавляю я. – Как бы она узнала, не скажи они ей?

Пока я говорю, мы проходим последний поворот и оказываемся подле увитых лозами стен квартала селенаэ, которые простираются на сотни метров в разные стороны. И вдруг до меня доходит: они наблюдали за мной, даже если для этого приходилось выходить за пределы квартала по ночам. А может, им хватает того, что Грегор периодически следит за мной и узнает о моих делах, встречаясь с магистром Томасом.

Потому что он мой родственник.

А я – наполовину селенаэ.

Глава 32

У меня мелькает мысль прямо сейчас встретиться с матерью Агнес, но мешают колокола, призывающие к полуденной молитве. Настоятельница никогда бы не согласилась пропустить богослужение ради разговора со мной, особенно если бы у нее возникли подозрения о том, что мне хотелось бы узнать.

Подождать возможности нет: магистр сильно разозлится, если я не отправлюсь домой сразу.

А ведь архитектор тоже знает. Всегда знал. Я стискиваю зубы, пока Маргерит отпирает ворота. У нее теперь есть ключи?

– Я скажу матушке, что ты не могла остаться на чай сегодня, – вновь закрывая калитку, говорит она. – Пообещай, что вскоре навестишь нас.

Я натягиваю улыбку, не показывая зубов, чтобы не выглядеть как рычащая собака.

– Ох, обещаю. Можешь и это сказать матери Агнес.

Возможно, у меня разыгралось воображение, но я чувствую, как за мной наблюдают из каждой узкой улочки, ведущей в квартал селенаэ, через каждую щель в закрытых ставнях. Я спешно возвращаюсь домой, постоянно оборачиваясь, чтобы убедиться, что за мной не следят. Магистр Томас и Реми уже ушли, поэтому остаток дня я, переодевшись в рабочую одежду, сортирую и раскладываю на подоконнике крошечные кусочки стекла. Чтобы они не валялись по всем углам, я складываю их в сгибы листа – бывшего конверта. Они прекрасно там помещаются, но от одного взгляда на эту бумагу я так стискиваю челюсти, что у меня начинает болеть голова.

Я мало знаю о селенаэ. Они впервые появились больше тысячи лет назад. Когда империя Адриана распалась, Галлии потребовалось несколько столетий, чтобы объединиться под властью единого правителя. И лишь недавно благодаря развитию торговли люди смогли объединить свои знания и идеи, что положило начало золотому веку строительства – как в городах, так и в громадных святилищах. Галлийцы смешались с таурянами, прицийцами, бринсулийцами и другими народами так, что полукровки вроде Реми встречаются на улицах так же часто, как чистокровные.

Но