то, что накричал на меня, когда нашел.

Наконец возвращается стражник, которого послали за Эмелин. Симон отпускает мою руку и выпрямляется. Я тоже отталкиваюсь от пьедестала, чтобы встретить их. Но рядом со стражником оказывается не мадам. Это Реми.

Симон хмурится.

– Где мадам Эмелин? – спрашиваю я.

Скрытые тенями глаза Реми устремляются ко мне:

– Она мертва.

Глава 30

Перрета. Изабель. Николь. Эмелин.

Конечно, Симон не осознает этого, но, прикрепляя к стене лист с именами погибших, он чувствует за них ту же ответственность, что и архитектор за свой список. И ту же решимость не добавлять в него новых имен. Эскизы снова висят на стене, как и карты. А вместе с ними – рисунки, сделанные после вчерашних убийств.

Расследование официально возобновлено, а Симон восстановлен в должности венатре. Поначалу граф пытался обвинить его в том, что он сам настаивал на виновности торговца. Вот только Симон перед своим отъездом передал Верховному альтуму запечатанное письмо, где подробно изложил свои доводы против прекращения расследования. А если добавить к этому и подписанные рекомендации альтума из Мезануса, то неудивительно, что верховный священнослужитель Коллиса встал на сторону Симона. И градоначальнику пришлось уступить.

Предположения Симона о Беатрис, убитой новобрачной, – единственное, что он успел обсудить с мадам Эмелин. Оставив меня в доме архитектора, за первые пару часов Симон посетил несколько таверн, чтобы как можно больше людей узнало о его возвращении, так что к мадам он попал незадолго до моего прихода. Когда я спросила, почему женщина у двери мне соврала, он пожал плечами и ответил, что, скорее всего, меня приняли за жену, искавшую мужа.

Меня совершенно не удивило, что Удэн смог вспомнить кое-какие подробности о Беатрис – например, что цвет ее волос походил на те, что Симон нашел у Перреты. Все считали, что ее убил муж, – тот исчез из города. А Удэн не желает вновь попадать под подозрение, поэтому ведет себя осмотрительней, когда его расспрашивают.

Жулиана послушно записывает по памяти ночные расспросы, пока Удэн расхаживает из стороны в сторону перед стеной. Думаю, Симон терпит его присутствие лишь потому, что именно он опознал убитую прошлой ночью Николь. А то, что младший сын графа близко знал каждую жертву, натолкнуло его на мысль, что это не просто так.

– Смерть Эмелин не похожа на другие, – говорит Удэн.

Видимо, проведя последние несколько часов с нами, он возомнил себя знатоком. Кузен Симона указывает на рисунок, на котором изображено тело Эмелин, найденное на кухне ее дома… на той самой кухне, где еще несколько дней назад мы с Жулианой пили с ней чай.

– Ей перерезали горло и разбили лицо, но затем вырезали язык, а не глаза.

А еще ее не насиловали, как остальных, но об этом знаем только мы с Симоном.

– Ты уверен, что ее убил тот же человек? – спрашивает Удэн.

Пропитанный кровью локон волос, который Симон достал изо рта Эмелин, лежит сейчас на льняной салфетке перед ним. Его усталый взгляд устремлен вдаль, пока пальцы обводят край ткани.

– Уверен, – тихо говорит он. – Убийство Эмелин – это послание мне. Преступник пытается сказать, что заставил замолчать единственного человека, который давал нам ответы.

Ламберт качает головой:

– По-моему, ты считаешь этого безумца слишком умным.

– Наоборот, – отвечает Симон. – Я недооценил его, поэтому он на два шага впереди.

– Возможно, он впереди потому, что ты сидишь тут и ничего не делаешь, – говорит Удэн.

Симон сужает глаза, смотрит на кузена:

– Не помню, чтобы я просил тебя о помощи.

– Тебе она явно нужна, – огрызается Удэн. – Половину того, что ты знаешь, рассказал я. Иначе ты даже не услышал бы имени Николь.

Вместо того чтобы ответить на это нелепое заявление, Симон достает из портфеля стопку исписанных пергаментов и начинает их перебирать.

– Знаешь, зачем я ездил в Мезанус, кузен? – спокойно спрашивает он.

Удэн складывает руки на груди:

– Думаешь, я вообще заметил, что ты уезжал?

Симон вытаскивает листок из стопки и внимательно изучает написанное.

– Я советовался с человеком, который руководил множеством расследований, подобных нашему. – Он замолкает на мгновение, но Удэн не вмешивается. – Поэтому я обсудил с ним некоторые детали убийств Перреты и Изабель и выслушал его мнение. Он согласился с большинством моих теорий.

– Это должно меня впечатлить?

– А еще он отметил несколько моментов, на которые мне следует обратить внимание, – продолжает Симон, словно пропустил последнее мимо ушей. – Например, что мне следует внимательнее присмотреться к тем, кто участвует в расследовании или внимательно за ним следит. – Он переводит взгляд на своего двоюродного брата. – Так что мне очень интересно, где ты провел этот вечер.

Румяные щеки Удэна бледнеют.

– Ты же видел меня в таверне.

Симон даже не моргает.

– Я видел тебя за час до убийства. Кто-то может подтвердить, что ты оставался там, когда я ушел?

– Реми Лафонтен подтвердит, – выплевывает Удэн.

– Обязательно спрошу у него, – спокойно говорит Симон. – А пока твоя помощь больше не требуется.

Удэн несколько секунд смотрит на него, переводит взгляд на Ламберта, выходит из комнаты и хлопает дверью. Когда звук тяжелых шагов затихает, повисшую тишину нарушает лишь скрип пера Жулианы и жужжание мух, кружащих над окровавленным локоном. Симон разгоняет их рукой.

– Думаю, нам стоит промыть эти волосы, пока кровь полностью не засохла.

Конечно, задача довольно отвратительна, но я переживу: Симон все еще злится на меня, поэтому стоит предложить ему помощь. Он жестом указывает мне на дверь. Я заворачиваю волосы в льняную ткань, несу на кухню и прошу у мадам Дениз миску с теплой водой.

Коса толщиной с мой мизинец, длиной – с предплечье. Я аккуратно поднимаю ее с ткани, к которой она присохла.

Не ожидала увидеть вас так скоро.

Услышав хриплый голос, я вздрагиваю и озираюсь по сторонам. Мадам Дениз продолжает помешивать что-то в кастрюле на огне, словно ничего не слышала. Я опускаю волосы в миску. Вода переливается через край, капая на стол. Вытерев разлитое краем салфетки, я погружаю остальную часть косы под воду пальцем.

…Не ожидала… вас… скоро… увидеть вас… не ожидала…

На этот раз слова постепенно стихают и растворяются в тишине, как кровь в воде.

Словно кровь и говорит со мной.

А может, и не со мной. Такое чувство, что я подслушиваю, как кто-то говорит с другим человеком или… с самим собой.

Дрожащими руками я обхватываю косу под водой и сжимаю в кулаке, выдавливая алые нити, каждая из которых наполнена нежным шепотом с хриплыми нотками, которые можно услышать у людей,