совсем голая. Беспощадные руки хватали мои отвислые груди, мою растянутую кожу. Я плакала, но он удерживал меня одной рукой, второй расстегивая штаны.

– Нет! Пожалуйста, прекрати!

Слова вырвались у меня, я не успела их сдержать. Тут же последовала пощечина.

– Заткни рот, баба! Считай, подарок тебе делаю, что на тебя залезаю.

Он сорвал с себя пояс. Я услышала, как он запыхтел надо мной, а потом последовала боль, в глазах побелело. Сперва он застонал. Потом взвыл, силой врываясь в меня. Вот так чувствует себя умирающий. С того места, где я лежала, мне виднелся лоскуток неба – будто хотел утешить меня. Я и боль. Должно быть, малышка незаметно пробралась в комнату. Увидев нас, она остановилась и заплакала, подошла к нам и потянула меня за руку – землевладелец приподнялся, оторвал ее от меня и швырнул по твердым доскам пола в сторону двери, прежде чем продолжить свое дело. Она с грохотом упала на пол. Время остановилось. Поначалу у нее перехватило дыхание, она лежала неподвижно, повернув ко мне неподвижные, округлившиеся глаза, застывшая, точно кукла. Потом я увидела, как она перевела взгляд на дверь, и я поняла, что она жива. Проползя на четвереньках по полу, она исчезла из виду. Не насажала ли она себе заноз от пола? Я слышала снаружи ее плач, хотя крепко зажмурила глаза. Когда ее голос стих, я поняла, что Туне Амалия утешает ее.

Потом он вытер свой волосатый живот первой попавшейся под руки тканью. Поднявшись, он не смотрел на меня, но увидел на комоде твой кусок хлеба, Руар, и забрал его с собой. Меня обдало потоком свежего воздуха, когда этот человек закрыл за собой дверь. Зажмурившись, я свернулась калачиком, уткнувшись головой в колени. Все тело болело. Коленные чашечки охлаждали горячий лоб. Обхватив ноги руками, я еще крепче зажмурилась.

Всего часом раньше время текло, как обычно. Обычная жизнь может превратиться в ад всего за несколько минут. Туне Амалия прижимала к себе Беатрис, мокрую от слез, когда я позвала ее в дом. Обняв дочь, я уткнулась лицом в ее волосы. Кольцо у меня на пальце – я всегда принадлежала Армуду. Малышка заснула у меня на руках, ранка у основания волос еще кровила. Когда ты вернулся, Руар, то уронил ветки на пол. Ты остался стоять в дверях, среди упавших на пол дров, колени у тебя были узенькие и узловатые, ты увидел мою блузку на полу, посмотрел на комод, где лежал твой кусок хлеба. Потом опустил голову. Ты смотрел на сосновую доску в полу у моих ног, вытирая нос рукавом.

– Я не хотел этого, – сказал ты носкам своих ботинок.

Никто из нас этого не хотел.

Я позвала тебя к себе и обняла, не в силах сдержать слез.

– Опасности нет, Руар, – сказала я. – Никто не виноват, и опасности нет. Если он вернется, вам придется спрятаться на вышке, пока я не приду за вами.

Я обняла тебя, взъерошила твои волосы. Дрова расцарапали тебе руки, прочертив узкие красные полоски, из которых тут и там выступали капельки крови. Ты посмотрел на ранку на лбу у малышки. Про хлеб ты не спросил.

Опять. Я не поняла, что кто-то приближается, когда большая птица снялась с ветки и улетела, оставив ее медленно покачиваться. Не догадалась, когда белка проскакала вверх по стволу, не неся в зубах добычу, чтобы ее спрятать. Маленькие птички разлетелись, как черные точки, и тогда я поняла. Тяжелые шаги. Скрипение гравия под подошвами.

– Бегите, дети!

Он вернулся снова.

– Прячьтесь, скорее!

И снова.

– Торопитесь!

Снова.

– Хватай сестричку и беги!

Мы могли бы сняться с места и бежать, но что бы это нам дало?

Вокруг лишь бескрайние леса и высохшие поля. Надо стиснуть зубы и пережить. Я достала шкуру медведицы, чтобы в следующий раз вы не замерзли. И в следующий. И в следующий. С открытыми глазами я шла через лес к нашей охотничьей вышке. Я знала: еще не раз вам придется искать здесь убежища, дул северо-восточный ветер, среди деревьев не видно было озера.

На тропинке лежали красочные осенние листья с извилистыми прожилками. Потом раздавались неспешные шаги по гравию. Пятка-носок, пятка-носок. Звуки ада. Вы, дети, убегали по тропинке, ведущей от нашего дома к вышке. Там вы прятались каждый раз, когда из леса приползал гнусный змей, вы сидели на подстилке, обнявшись, пока я не приходила и не уводила вас домой.

А я… Я стояла неподвижно посреди дома, слыша, как приближаются тяжелые сапоги, когда вы уже скрылись за деревьями. Стиснув зубы, я сжимала кулаки так, что ногти вонзались в ладони. Его руки оставляли на моем теле фиолетовые синяки, которые со временем зеленели, желтели, а потом покрывались новыми синяками, которые смешивались со старыми и еще более старыми.

Он все не мог оставить меня в покое. Пока я находилась в Рэвбакке, выполняя каждодневные поручения, он меня не трогал, вообще почти не появлялся, но стоило мне прийти домой, как он тут же приходил следом за мной. Даже во сне мне снилось, как он стаскивает с меня рубашку, спускает штаны и копается в моей плоти. Когда я пыталась улыбнуться, губы складывались в улыбку, но глаза не улыбались. У малышки образовался шрам у основания волос, похожий на звезду, теперь ее лоб напоминал маленькое небо, но она по-прежнему смеялась, ковыляя по траве. Она росла, а я все сжималась. Часто вы с Туне Амалией поднимали ее высоко в воздух, держа с двух сторон за руки. В один из солнечных дней она, как обычно, босиком подошла ко мне на своих пухленьких детских ножках. Туне Амалия вплела в ее косичку синюю ленту, а звезда у нее на любу сияла. Она улыбалась, указывая пальчиком. Я улыбнулась ей в ответ, проследила, куда она указывает – и перестала дышать.

Посреди травы, свернувшись кольцом, грелась на солнышке змея. Она уставилась на меня, подняв свою плоскую голову. Я и не знала, что могу двигаться так стремительно. Малышка заплакала, когда я рывком подхватила ее на руки – наверное, испугалась из-за того, что я не смотрела на нее. Я не сводила глаз со змеи. Кожаный пояс с узором. Смертельная опасность. Нужно было схватить лопату, топор, кол, но руки у меня были заняты малышкой, а змея следила за нами обеими. И я подумала о том, как она заползет к нам в дом и погубит нас.

Держись за меня крепче, моя звездочка.

Крепко-крепко прижав