Секунду-другую я молча таращусь на Мурада, потом вдруг меня охватывает истерический хохот. Он рвется изнутри, я ничего не могу с этим поделать. Ржу так, что по щекам снова текут слезы, голова трясется, как у игрушечной бульдожки на приборной панели.

– Эй, ты чего… – Мурад теряется окончательно. – Лий! Хорош!

Если бы я только могла…

Удар по щеке такой сильный, что голова откидывается назад. Жгучая боль растекается по скуле, но я хотя бы не смеюсь больше.

– Спасибо, – выдыхаю я, двигая нижней челюстью.

– Чем она тебя накачала?

– Ничем. В том-то и дело. Я не могу проснуться, а если просыпаюсь, она заталкивает меня обратно. Она не выпустит меня, Мур. Пока я не спасу ее сына. Но это прошлое! Что бы я ни делала, его невозможно изменить!

Мурад смотрит на меня мрачно, молчит, как будто знает то, чего не знаю я. Глаза его чернее обычного.

– Что?.. – не выдерживаю я.

– Они, конечно, психи… в основном. Но их физик… Короче, он что-то задвинул про Лобачевского. Типа время – это не линия… бла-бла.

– Погоди, они правда думают, что это возможно?

– Вроде того. Это все изменит, но шанс есть. Где пацан?

– Там… – Я указываю на тропинку. – Но, Мур, я же не могу двигать предметы. Я пыталась вытолкнуть Пашу, чтобы Мицкевич видела: я пыталась. Но грузовик прошел сквозь меня. Или я сквозь него… Не важно.

– Ну ты не можешь, а я могу. – Он упрямо шагает к тропинке, так быстро, что мне приходится его догонять.

– Мур, послушай, это же прошлое!.. А если… ну вдруг… случится что-то ужасное? Я не знаю, мы умрем или…

– Так и будет. – Он даже не оборачивается. – Лысый псих у них вроде предсказателя. Говорит, я могу здесь все уничтожить.

– Как это?

– Откуда мне знать? Но надо попробовать. Ты ведь не хочешь тут торчать вечно? – Мурад резко останавливается и смотрит мне в глаза.

– Нет… – Его решимость меня пугает, сейчас мне кажется, я не знаю этого человека. Он какой-то… опасный, что ли. Ни шуточек его вечных, ни самодовольства. Он серьезен, как будто и правда идет на смерть.

– Тогда пойдем.

Я семеню следом, перебирая слова, которые пришлись бы кстати. Зря стараюсь. Таких слов нет. Я даже не знаю, останавливать Мурада или помочь ему. Но чем? Поверить в то, что человек во сне способен изменить прошлое? Как?! Сама мысль отскакивает от меня теннисным мячиком, не желая укореняться в сознании. Но ведь тот физик… Черт с ней, с Мицкевич, эта женщина явно рехнулась. Мурад тоже иногда фонтанирует бредовыми идеями. И этот лысый предсказатель… Их можно не брать в расчет. Но Дмитрий? Он показался мне самым адекватным среди них. Он кандидат наук, и если не ему, то Лобачевскому-то верить можно!

Мурад подходит к трассе, и снова я слышу глухой стук футбольного мяча.

– Он там. – Я нервно киваю на кусты, за которыми играет мальчик.

– Что дальше? – коротко спрашивает Мурад.

– Мяч вылетит на дорогу, а справа грузовик…

– Значит, просто отобрать мяч.

Он движется к парню, но слишком поздно. В этом отрезке сна я помню каждый звук, каждую долю секунды.

– Стой! – кричу Мураду в спину. – Уже едет!..

Время замедляется, мир вокруг гаснет, остается лишь небольшой пятачок света в том самом месте, где все должно произойти. Участок дороги будто превращается в мизансцену. Меня парализует, я, затаив дыхание, смотрю, как перед Мурадом летит мяч. Мальчик движется следом. Все так четко, объемно и ярко, будто на мне особые очки. Я могу разглядеть каждый волосок, каждое пятнышко на одежде, даже нитку, торчащую из воротника. Мурад оглядывается назад, видит грузовик, меняется в лице, оценивая ситуацию. И как вратарь кидается на мальчишку, выбрасывая руки вперед.

И вдруг течение времени восстанавливается, наваждение рассеивается. Мимо, сигналя, проносится грузовик, а сын Мицкевич отлетает в сторону и падает на обочину. Я не поняла главного: куда пришелся удар. Но что-то изменилось, это точно, потому что раньше мальчик всегда падал в другое место. Вопрос один: жив?

Я подбегаю к парню, падаю рядом на колени, всматриваюсь в неподвижное лицо.

– Эй! Ты живой? – Слова слетают с губ сами собой, хотя я знаю, что он не услышит и не увидит меня.

Однако ресницы дрожат, мальчик открывает глаза, морщится, потирая ушибленный локоть. А потом поднимает взгляд на меня. Да-да, смотрит прямо на меня! Так, словно и правда видит меня. Хмурится, изучает озадаченно. И выдает:

– Ты кто? И почему у тебя зеленые волосы?

Я отскакиваю, встаю, осматриваюсь по сторонам. Что произошло? Получилось? Но почему он меня видит? И где Мурад?

– Мур! Мур, ты где?!

Отступаю назад, а мальчик неотрывно следит за мной. Сердце колотится как бешеное, ноги не слушаются. Я спотыкаюсь обо что-то и падаю назад, погружаясь в густую темноту. Последнее, за что цепляется взгляд, – покосившийся полосатый столбик.

Лия не сразу смогла открыть глаза. Тело жужжало, как электрическая зубная щетка, от черепа эхом отражались крики.

– Ты кто?..

– Мурад!..

– Где ты?..

Казалось, на веки давит чья-то невидимая рука и реальность будто не пускает, не дает вернуться.

– Нет… – пробормотала Лия вслух, отталкивая черноту. – Нет… Нет!

Дернулась, метнулась, вырываясь из смутного плена, и лишь болезненный удар в спину позволил наконец проснуться.

Лия отдышалась, села и выгнулась, хрустя суставами. Света вокруг почти не было, но она знала, что это уже явь, потому что смогла различить очертания предметов. Издалека слышались приглушенные мужские голоса, пахло машинным омывателем, привычно урчал, чихая, чей-то мотор.

Гараж. Дедов гараж. Место, которое Лия узнала бы даже с завязанными глазами. Родные с детства ощущения, звуки и запахи подействовали, как пригоршня прохладной воды. Липкий морок ушел, вернулись силы, и Лия поднялась наконец с пола и добралась до выключателя.

Да, она проснулась в гараже. На столике лежал пакет с яблоками, стояла пустая кружка с коричневым налетом от крепкого чая. На спинке стула висели джинсы. Лия потерла виски, пытаясь вспомнить, как попала сюда из Калининграда, но ничего не вышло. Между спасением мальчика и пробуждением кто-то словно вырезал лишние события.

Амнезия? Или все, что случилось, было не более чем сном? Пусть ярким, до безумия реалистичным, но все же сном?.. Лия подошла к зеркалу, как будто отражение могло дать ответ. Но нет, выглядела она не лучше и не хуже, чем обычно. И только наполовину зеленая шевелюра осталась живым доказательством встречи с Мурадом.

Лия стянула волосы в хвост и взялась за телефон. Перво-наперво проверила календарь: странно, но дата оказалась верной. Как раз накануне она подписывала договор с Мицкевич, а потому хорошо запомнила число. Ошибки быть не могло. Но тогда как же Лия сумела так быстро добраться до Москвы? Самолет? Или… стоп, так неужели сработал пресловутый эффект бабочки и спасение мальчика в прошлом изменило настоящее?