– Думаешь, я не вижу? Уже, небось, вся в скайпе. По Крису соскучилась, да? А тут мы со своими проблемами… Ну уж извините!

Мурад сам не понимал, с чего вдруг сорвался, но была бы у него сейчас возможность – придушил бы голливудского нарцисса. Бабы! Только об одном и могут думать!

Наташа пристально посмотрела на Мурада, привычно кусая нижнюю губу. А потом вдруг развернулась и зашагала вниз по склону.

– Эй! – опешил Мурад. – Ты чего?

Но Наташа не ответила, даже не обернулась. Просто подняла руку, и Мурад впервые в своей жизни увидел механический средний палец.

Наташа

Я ТАК ДОЛГО МЕТАЛАСЬ перед сном, не зная, на чем сосредоточиться. Мозг кипел, события вчерашнего дня не отпускали, воспоминания крутились вертолетами, душили, изматывали.

О Крисе я думаю! Скажите пожалуйста! Как можно быть таким слепым? Впервые за целый день я о нем даже не вспомнила. Лия, Лия, бедная Лия… Да она бы и пальцем не пошевелила, если бы контракт с Мицкевич подписала я! А ее все почему-то должны жалеть. Взрослая девочка, нет? Решила – подписала. Мы с Мурадом сделали все что могли. Мы с Мурадом… Плевать. Он все равно не понимает, что я чувствую. Ему нет дела ни до кого, кроме себя самого. И Лии, конечно, как я могла забыть про Лию.

И что, мне теперь опять рисковать? Проникать в лабораторию, пусть даже во сне, чтобы Мицкевич вышвырнула меня отсюда пинком под зад? Хотя кого я обманываю? Анне Федоровне все равно нет до остальных никакого дела. Я пыталась сосредоточиться, представляла себе чертов аппарат. Но подсознание не обманешь. Не хочу я сейчас туда. Не хо-чу. В результате я в пустой, темной столовой.

Усталость. Это все, что осталось во мне. Тягучая и тяжелая, как расплавленная свинцовая гиря. Уже не пытаюсь понять, что происходит. Другие сомнары ходят, занятые своими делами, Мицкевич и Мурад суетятся с Лией, каждый по-своему. Я же предоставлена сама себе. Но что с этим делать, когда под руками ни компа, ни работы, ни банального интернета?

Отец волновался, звонил, пришлось долго доказывать, что я могу позволить себе небольшое путешествие. Пожалуй, я скоро вернусь. Мне жаль Мицкевич с ее трагедией, и мне понятна ее миссия, но при чем тут я? Да и какой во мне толк? Прежде я просыпалась каждый день с мыслью, что вечером засну снова и увижу Криса, сейчас у меня не выходит даже это. Да и не особо хочется, если честно. К чему это все?..

Беззвучно иду по лакированному деревянному полу босиком. За большими окнами белеет снег. Касаюсь кончиками пальцев холодного стекла: так зябко, так хочется согреться. А ведь были ночи, когда я гладила теплую, упругую грудь Криса, вдыхала его запах, запускала руку в дурацкие мохнатые подушки на его диване. Черт меня дернул согласиться на авантюру Мурада!

Так долго всматриваюсь в ночную черноту за окном, что мне уже мерещится, будто рядом с моим отражением появляется другой силуэт. Мурашки ползут между лопатками, я моргаю, стараюсь рассеять игру воображения. Откуда ему здесь взяться? Я ведь не слышала шагов. Да нет, мне только кажется, что это Крис. Или?..

Оборачиваюсь, и сердце бьется так болезненно, так тесно в груди…

– Крис, – шепчу и сама не верю.

Он стоит, озираясь по сторонам, потом видит меня и улыбается.

– Наташа… Я даже не думал, что получится…

Никакого языкового барьера. Снова этот особый ментальный язык, который делает нас ближе. Стоп! Если нам не нужен перевод, значит, Крис…

– Ты снова в коме?

– Нет. – От его улыбки в животе что-то ухает. Не может обычный человек быть таким красивым! – Я просто очень хотел снова тебя увидеть. Ты исчезла тогда, и я думал: если ты можешь приходить ко мне, то почему я не могу к тебе?

А уж мне-то ты как сейчас нужен… Крис, милый! Помоги мне забыть обо всем, что здесь происходит! О Мицкевич, о Лие, а главное – о Мураде…

– Значит, ты тоже сомнар? – спрашиваю я вслух.

– Понятия не имею, что это, но, видимо, да. – Он подходит ближе, и во мне все сжимается от смеси волнения с дикой потребностью снова втянуть запах его парфюма. – Где ты сейчас?

– Это дом, где живут такие, как мы. Нас тут исследуют… Точнее, не меня, других. Но это только пока. – С каждым его шагом мне все тяжелее собираться с мыслями. – В смысле я не знаю… Может, уеду… Я вроде как не имею права ничего рассказывать…

– Ты чего так нервничаешь? – Его низкий голос отдается во мне вибрациями. – Не собираюсь я выспрашивать. Я здесь потому, что хотел тебя увидеть…

Он подносит руку к моему лицу и на мгновение замирает, видимо мучаясь вопросом, сможет ли он прикоснуться ко мне. Щеку обжигает теплом, я закрываю глаза, прерывисто вздыхаю, не в силах уместить эмоции в себе.

Крис… То ли слово, то ли всхлип. Господи, не ужели это происходит со мной? Пусть во сне, пусть не по-настоящему… Хотя кому нужны рамки реальности, если за их пределами есть нечто столь прекрасное? Невероятное, безумное, ломающее твои представления о счастье? Вся моя жизнь была жалкой тенью этого момента. Его дыхание на моих губах стирает самые страшные воспоминания, уничтожает боль, которая не позволяла идти дальше.

Он целует меня, а я боюсь даже пошевелиться, чтобы не разорвать тонкий саван восторга.

– Тебе не нравится? – Он удивленно отстраняется.

Еще спрашивает! Неужели нашлась бы хоть одна девушка, которой бы не понравилось? Только бы не догадался, что он первый, кто целует меня вот так, по-настоящему. И до теракта ко мне не выстраивалась очередь из ухажеров, а уж последние года два романтику я видела только на мониторе.

– Что ты… – Внутри все дрожит, не верю, что осмелюсь, но если не сейчас, то когда? Прижимаюсь к его губам, как будто от этого зависит моя жизнь.

Если не переживу – а сейчас мне кажется, так и будет, – то умру самой счастливой на свете. Я впитываю каждую частичку Криса, каждую секунду настоящего, чтобы во мне осталось хоть что-то от него. Прошлое отступает, растворяется в сизой дымке.

Он все настойчивее, его руки прижимают сильнее, лепят из меня какую-то другую девушку.

– Давай… увидимся… – Его дыхание щекочет, вызывая одновременно озноб и жар. – Выйди утром в сеть…

От этих слов страх плещет мне в лицо брызгами ледяной воды, и я отстраняюсь.

– Крис, ты… ты должен кое-что знать.

– На самом деле ты русская шпионка? – Он даже не пытается сосредоточиться.

– Это важно. – Я хватаюсь за его плечи. – Пожалуйста…

Он опускает голову, проводит пятерней по волосам, потом снова смотрит на меня. Вижу, что готов слушать.

– Я… я на самом деле не совсем такая… ну, как выгляжу сейчас…

– Меня тоже слегка полируют на съемках. – Он снова тянет руки ко мне, но я мотаю головой: еще немного, и я перестану соображать.