Ещё одна интересная особенность привлекала моё внимание к кладбищу: различие в буквенном оформлении каждого захоронения. Это сейчас всё делается по шаблонам, которые предлагает компьютерная программа, а раньше все надписи выполнялись вручную. Один мастер старался сделать каждую букву вычурной, наградив хвостиком или хохолком, другой придерживался ровных линий с маленьким наклоном, а третий пускал буквы в пляс, разворачивая их под разными углами к горизонту. На многих кладбищах имеются памятники с короткими строчками об умерших, встречаются и стихотворные послания. На нашем кладбище тоже есть подобное. Но опять-таки все строчки придуманы либо родственниками, либо самим погребённым в последние месяцы и дни жизни. Никаких шаблонов, никаких строчек из интернета. Да, часть посланий приукрашивает умершего как человека, другие вообще не имеют ничего общего с жизнью покойника. Но в остальных без труда читается искреннее отношение родственников к тому, кого давно уже нет на этом свете. И меня это всегда восхищало. Я перечитал очень много прощальных надписей на надгробьях. Есть среди них такие, которые заставляют остановиться и задуматься над смыслом жизни. Поразмыслить о том, что ты успел сделать, а что нет и чего ещё можешь успеть добиться, пока не сыграл в ящик. Иные дают лишний повод вспомнить о близких родственниках, предлагают ответить на вопрос, кому ты уделяешь слишком мало времени, у кого давно не был в гостях. И в конце ненавязчиво намекают, что старикам важно твоё присутствие. Пусть и на пять минут, невзначай, мимоходом. У них нет другой радости. Любое слово, услышанное от родственника, для них счастье.

А несколько посланий напрямую говорят о том, что жизнь скоротечна. Нужно уметь и успеть насладиться каждым моментом. Ты никогда не знаешь, когда придёт тот день, в который тебя не станет. Не потеряй ничего важного: рассветы и закаты, улыбки и минуты радости, себя самого, наконец.

Очень много могил времен Великой Отечественной войны. Эдакие безликие синие памятники с красной звездой наверху. Портреты на надгробьях появляются ближе к середине двадцатого века. И вот что я так и не смог понять для себя: почему некоторые люди ставят на памятники фотографии, которые совершенно не соответствуют тому возрасту, до которого дожил человек? Восьмидесятилетний старик предстаёт перед нами улыбающимся мужчиной лет сорока-пятидесяти максимум. Мальчишка, утонувший в восемнадцать, стоит в полный рост, забыв измениться с восьми лет. Кто-то убеждал меня в том, что фотографии родственники выбирают на тех основаниях, каким им больше всего запомнился умерший человек. Потому и возникает некоторый диссонанс между датами жизни и смерти и портретным представлением. Или просто не всегда имеется свежая фотография, вот и приходится выкручиваться и идти на такие подмены. Да, всё это хорошие версии, но я лично для себя не могу с таким смириться. Я бы предпочёл вообще остаться без фотографии, чем предстать молодым, если умру в девяносто лет. Но когда меня не станет, решать будут уже родственники, а они могут захотеть по-другому…

Не задерживался я лишь у могилок маленьких детей. Крохотные прямоугольники коричневой земли. Возможно, я слишком сентиментальный или просто имею пунктик на этот счёт, но детские смерти, пусть и совершенно незнакомых мне ребят, я всегда воспринимал с болью в сердце…

Дорога под ногами резко опускалась вниз, чтобы через несколько шагов начать плавно подниматься и подводить нас к первым могилам деревенского кладбища. Степан не прерывал мои размышления, двигаясь в молчании. Интересно, о чём он думает? Тоже вспоминает какие-то истории, связанные с деревней? Или прокручивает в голове то, что произошло с нами? Хотя я бы нисколько не удивился, если бы мой друг не думал вообще ни о чём. Он умел так поступать. Хороший навык, смею признаться. Мне часто такого не хватает: то заснуть полночи не могу из-за переживаний и тяжёлых дум, то сосредоточиться на чём-то одном, постоянно забегая вперёд или проводя ненужные сравнения и параллели.

У деревенского кладбища не было четко обозначенных границ. Новые захоронения появлялись то тут, то там, расширяя основную область погоста. Правда, в последнее время старались копать могилы в северной части. Там была земля лучше и ровнее, да и от болота подальше. А то бороться с перемещающимися могилам все уже малость устали. Именно туда двигалась похоронная процессия в моём кошмарном сне…

Самая первая могила, встречавшая посетителей на том краю кладбища, с которого мы заходили, была достаточно новой. По-моему, умершего погребли там лет десять назад. Или одиннадцать? Покойника я совсем не знал. Он пришёл с соседней деревни на подработку. Остался на ночь в летнем домике Гаврилы, который пустовал в ту пору. Потом ещё на ночь. А на третий день его зашибло экскаватором в поле. У машины заклинил ковш, а он решил помочь и починить поломку, ведь когда-то давно разбирался в подобной технике. Аркаша знал о какой-то необычной точке. Если на неё нажать, то блокировка самоустранится, и можно работать дальше. Он залез под ковш и нажал на заветную кнопку. И тут же получил удар тяжелым металлом по голове. Смерть оказалась мгновенной. Несчастный случай. Стали выяснять, кто из родственников у него есть в соседней деревне, но парень оказался сиротой. Вот и решили похоронить на нашем кладбище. Скинулись на ограду и даже на примитивный памятник. Месяц и день рождения Аркаши никто не знал. Он не говорил, а вот год написали, с его слов, опять же.

Внезапно мне показалось, что около этой могилы стоит человек, некая полупрозрачная фигурка белёсого цвета. Я дёрнул Степана за рукав и указал пальцем вперёд. Он тоже стал присматриваться к первой могиле. Чем ближе мы подходили к ней, тем яснее видели человека, перебирающего гаечные ключи в руках. Мужчина не замечал нас, сконцентрировавшись на своем занятии.

– Это Аркаша, – негромко произнёс Степан. – Я видел его в нашей деревне незадолго до смерти.

Аркаша не был реальным. Скорее, мы видели некий призрак, который при этом двигался и совершал осмысленные действия. Закончив перебирать ключи, он сел на землю и принялся наблюдать за тем пространством, откуда явились мы. Его глаза отстраненно смотрели сквозь нас. Стараясь не наступить на сухие ветки, мы бочком обошли Аркашу и двинулись дальше. Следующие могилы не таили никаких сюрпризов. Но уже через пару минут мы стали наблюдать другие белёсые призраки. Они множились и без какой-либо чёткой последовательности появлялись то тут, то там. Мы видели духов, играющих в карты, распивающих алкоголь. Мы не слышали, о чём они говорят, но по движениям губ понимали, что они активно что-то обсуждают. Ругаются, смеются и даже поют – у одного призрака в руках была самая настоящая гитара. Вернее, её полупрозрачный образ.

Вот дядя Толя сидит у своего надгробья и забивает молотком гвозди в доску. При жизни он мастерил простенькую мебель в хаты. Многие к нему обращались, у него получалось качественно, да и подешевле, чем в городе. Похоже, что и после окончания земного существования дядя Толя не бросил своё дело. Кому теперь он делает шкафы и кровати с тумбочками?

Вот на стуле сидит совсем древняя старушка, перебирая в руках пуховый платок. Её пальцы трясутся, а губы произносят одно и то же слово. Она изредка хмурит брови и тяжко вздыхает. Рядом с ней на корточках ползает ещё одна старушка. Она моложе и, скорее всего, приходится дочерью. Женщина занята прихорашиванием могилки своей мамы, но они почему-то не разговаривают друг с другом. Может, незадолго до смерти поссорились? Или, как это часто бывает в последнее время, дочь не хотела общаться с матерью, а на кладбище, когда гроб погрузили в сырую землю, внутри неё все перевернулась. Она почувствовала свою вину. Осознала, что забыла про самого близкого человека. И до самого последнего своего дня старалась загладить вину, часто приходя к могилке, рассказывая какие-то истории. Потому и трудно им заговорить сейчас. Впрочем, это лишь моё предположение, которое может не иметь ничего общего с действительностью.