или же возврат на родину предков?

Его отец еще мальчишкой покинул Неаполь вместе с родителями, спасаясь от ужасного голода 1944-го. Поселившись на Кармин-стрит в Нью-Йорке, Вито д'Агоста возмутился растущей силой мафии. Он ответил тем, что подался в полицию и стал чертовски хорошим копом. Его значок и награды до сих пор хранятся в стеклянном шкафчике на каминной полке, как святые реликвии. Д'Агоста вырос на Кармин-стрит, погруженный в быт эмигрантов из Неаполя и Сицилии. С самого детства Италия стала для него чем-то вроде земли обетованной.

И вот он здесь.

В горле встал комок. Его предки жили на этой земле тысячелетиями. Здесь родились живопись, архитектура, скульптура, музыка, наука и астрономия. А чего стоят имена Августа Цезаря, Цицерона, Овидия, Данте, Христофора Колумба, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Галилея!.. Можно продолжить, и список уйдет в глубь веков на две тысячи лет — ни одна страна в мире не родила стольких гениев.

Открыв окно, д'Агоста вдохнул полной грудью. Жена никогда не понимала, как безмерно он гордится наследием. Считала мужа слегка ненормальным. Англичанка, что ж удивляться? Ее народ только и накарябал несколько пьес да поэм. Италия — вот родина западной цивилизации. Земля отцов и дедов д'Агосты. Когда-нибудь он привезет сюда сына…

Стук в дверь оборвал сладостные мечты. Портье принес багаж.

— Куда поставить, сэр? — спросил он по-английски. Сделав витиеватый жест рукой, д'Агоста небрежно ответил:

— Buon giorno, guaglione. Ре' piacere' lassate i valige abbecino о liett', grazie.

— Простите?

— I valige, aggia ritt', mettitele alla, — сказал д'Агоста, преодолев мимолетную вспышку раздражения и указав на кровать.

Портье положил туда оба чемодана. Д'Агоста пошарил по карманам, но не нашел денег мельче купюры в пять евро.

— Grazie, signore, Lei e molto gentile. Sei Lei ha bisogno di qualsiasi cosa, mi dica. — Портье взял чаевые и вышел.

Ничего из сказанного, кроме «grazie, signore»[81], д'Агоста не понял, его бабушка говорила на совсем другом языке. Он покачал головой. Все из-за флорентийского акцента портье. Д'Агоста никак не мог забыть итальянский, ведь это его родной язык.

В таких номерах останавливаться ему не доводилось. Лаконичность в чистом виде и утонченность достигали здесь наивысшей точки. Большой: со спальней, гостиной, мраморной ванной, кухней и укомплектованным баром, с окном во всю стену, номер напоминал настоящую квартиру. День жизни здесь стоил, должно быть, целого состояния, но д'Агосту давно уже не занимало, как Пендергаст тратит свои деньги, если деньги и правда его.

В дверь мягко постучали. Пендергаст — по-прежнему в черном костюме, который здесь, во Флоренции, смотрелся куда уместнее, чем в Нью-Йорке, — вошел в комнату, держа в руке пачку бумаг.

— Довольны ли вы удобствами, Винсент?

— Тесновато, паршивый вид, но скоро, думаю, привыкну.

Сев на диван, Пендергаст протянул д'Агосте бумаги:

— Здесь ваше разрешение на оружие, санкция из квестуры[82] на ведение расследования, codice fiscale[83] и еще кое-какие мелочи на подпись — и за все спасибо графу.

— Фоско? — Д'Агоста принял бумаги.

Пендергаст кивнул.

— Итальянская бюрократия продвигается медленно — наш граф придал ей ускорение.

— Он сам тоже здесь? — без особого энтузиазма спросил сержант.

— Прибудет позже. — Встав, Пендергаст прошелся к окну. — Замок его семьи находится за рекой, рядом с дворцом Корсини.

Д'Агоста посмотрел на средневековое строение с зубчатыми стенами.

— Милый домик.

— И правда. Он принадлежит семье графа с конца тринадцатого века.

В дверь постучали в третий раз.

— Avanti, — откликнулся д'Агоста, гордясь, что может блеснуть перед другом знанием итальянского.

Снова пришел портье — с корзиной фруктов.

— Signori?

— Faciteme stu piacere' lassatele 'ngoppa' o' tavule.

Вместо того чтобы поставить корзину на обеденный столик, портье спросил по-английски:

— Где мне ее оставить?

Взглянув на Пендергаста, д'Агоста заметил в его глазах блеск умиления.

— О'tavule, — чуть грубее повторил д'Агоста.

Портье посмотрел сначала на обеденный столик, затем на письменный стол — туда в конце концов он и поставил корзину. Д'Агоста почувствовал, как вздымается волна раздражения: портье упрямо не желал понимать. Ему что, не хватило на чай? Сами собой с губ сорвались слова, которые так часто произносил отец:

— Allora qual'e o problema', si surdo? Nun mi capisc'i? Ma che e parl' o francese? Managgi' 'a miseria'.

Смущенный портье, пятясь, вышел из комнаты. Д'Агоста повернулся к другу — фэбээровец безуспешно, и не особенно, впрочем, стараясь, пытался подавить закипавшее в нем веселье.

— Что смешного?

Пендергаст наконец совладал с мимикой.

— Винсент, я и не знал, что у вас талант к языкам.

— Итальянский — мой родной язык.

— Итальянский? Так вы и на итальянском говорите?

— Что значит «и на итальянском»? Разве, черт вас возьми, я только что говорил на другом языке?

— Для меня ваша речь прозвучала удивительно похоже на неаполитанский, который часто называют диалектом итальянского. Однако, по сути, это совершенно другой язык. Он тоже не лишен очарования, но совершенно непонятен флорентийцам.

Д'Агоста замер.

Неаполитанский? Диалект?

Подумать только! Рядом с д'Агостой жили семьи, говорившие на сицилийском диалекте, но свой-то язык он всегда считал истинно итальянским. Неаполитанский? Не может быть. Итальянский — и точка!

Заметив выражение его лица, Пендергаст продолжил:

— В тысяча восемьсот семьдесят первом году, когда Италия объединилась, всего диалектов насчитывалось шесть сотен. Разгорелись споры, на каком языке говорить стране: римляне настаивали, что их диалект — лучший, ведь они все-таки потомки тех самых римлян; перуджинцы утверждали, что их диалект — чистейший, ведь именно в Перуджи находился старейший в Европе университет; флорентийцы свой диалект считали самым верным, ведь на нем писал и говорил Данте. И в конце концов, — улыбнулся агент, — победил Данте.

— Если б я знал.

— Даже когда эмигрировали ваши родители, лишь небольшая часть итальянцев говорила на официальном языке. И только когда появилось телевидение, люди окончательно пришли к соглашению. То, что вы считаете «итальянским», на самом деле диалект неаполитанцев — богатый, но, как ни печально, умирающий язык с элементами испанского и французского.

Д'Агоста был поражен.

— Впрочем, кто знает, вдруг поиски заведут нас на юг, где вы сможете блеснуть? Однако сейчас время обеда. Пожалуй, небольшая трапеза станет достойной кульминацией момента. Я знаю, на площади Санто-Спирито есть чудесная небольшая osteria[84]. И между прочим, там расположен любопытный фонтан.

Пятью минутами позже друзья вышли кривыми средневековыми улочками на широкую просторную площадь, затененную ветвями конского каштана и с трех сторон закрытую чудесными зданиями эпохи Возрождения. Ближе к реке выделялся фасад церкви Санто-Спирито; в центре вокруг весело журчащего старого фонтана беседовали и курили студенты с рюкзаками.

Пендергаст походя достал из кармана фотографию Бекманна и сопоставил