огненная струя пронеслась прямо над нами.

— Вперёд, пока второй раз не фуганул!

— Куда ж мы от него сбежим?

— Замок большой. Если он тут четырёх сбежавших девиц поймать не может, то, возможно, и нам повезёт. По крайней мере, очень на это надеюсь…

Мы встали и бросились в бега, петляя, как зайцы, по неизвестным коридорам, лестницам, анфиладам и этажам. Главное было найти наших, а уж все вместе мы придумаем, как дать отпор этому огнедышащему звероящеру.

— А ну вернись, участковый! Посмотри мне в глаза, хуже будет! — эхом отражалось от каменных стен.

— Зачем вам смотреть ему в глаза?

— Понятия не имею, — пожал плечами я. — Наверное, надеется увидеть там стыд и раскаяние за неумение вести себя в гостях.

— Да вы уж в трёх царствах нагостились и везде по себе такую добрую память оставили, что хозяева без вил встречать не выйдут! Птицу украл, коня украл, девицу сманил…

— Это не моя вина, — соврал я. — Просто роковое стечение обстоятельств!

Василиса с недоверием погрозила мне пальчиком, но переливать из пустого в порожнее не стала. И так ясно, что уже ничего не изменишь. Раздалось знакомое чириканье, и над нашими головами пролетела белая птичка.

Собственно, назвать её белой можно было лишь по старой памяти. Сейчас она скорее походила на маленькую зебру с крылышками в саже и копоти. Тем не менее распевала малышка весьма бодренько и, сделав над нами круг почёта, полетела в один из проходов.

— За ней? — предложил я.

Царевна повела круглым плечиком и пошла первой. Нам пришлось довольно долго пробираться разными залами, закоулками и переходами, когда вдруг впереди раздался истошный женский крик.

Мы, не сговариваясь, припустили изо всех сил. Я успел первым. Василиса, в тесном платье, бежала медленнее и едва не сбила меня с ног, когда я замер на пороге. Ого, да что же тут у вас творится-то, граждане?!

Представьте себе маленькую комнатку, более похожую на тюремную камеру. Решётка от пола до потолка, за ней благим матом на чистом немецком орёт наша матушка царица, в простом немецком платье с шнуровкой на груди, к ней через решётку лезет мелкий (относительно) змеёныш метров трёх в длину и толстый, как бревно. А у него на спине сидит наш царь Горох в пошлом костюме евнуха и гвоздит животное узорной восточной табуреткой по башке!

— Салам алейкум, эфенди, — вежливо поздоровался я. — Помочь?

— Сделай милость, мать твою прокуратуру, — прорычал государь совершенно нормальным голосом без всякого фальцета.

Я прицелился и с размаху врезал ногой в нижнюю челюсть очередного братца или племянника фон Дракхена. Надеюсь, попал в кадык или горло, потому что злобное чудовище резко захрипело, обмякло и неуклюже повалилось на бок. Ну, собственно, это и требовалось по ситуации.

— Забили ужика, — печально констатировала моя спутница.

— Чё за дура? — повернул голову Горох.

— Василиса Премудрая, — с лёгким поклоном представил я. — Наш человек, из тридесятого царства.

— О майн либер камерад, герр Ивашов, — приветливо помахав мне ручкой, влезла в разговор и Лидия Адольфина. — А зачем эта румяный девица ходиль сюда вместе с вами? У вас есть отношения? Вы есть… как это… шалун, проказник, изменщик коварный?!

— Нет. Потом всё про неё объясню, там долгая история. Вы-то как?

— Сидеть на цугундере…

Мы с царём осмотрели замок, не очень надёжный. После пяти ударов табуретка разлетелась на куски, но царица Лукошкина вышла на свободу. Муж и жена кинулись в объятия друг друга.

— Голубка моя…

— О мин херц…

— Любимая моя…

— О майн либен…

— Ненаглядная моя…

— О майн аугенлихьт…

— Как давно они женаты? — шёпотом спросила меня Василиса, делая вид, что её тошнит от такой розовой сентиментальности.

— Скоро год, — с завистью ответил я. — Истинные чувства проверяются в разлуке, любовь разгорается, как костёр на ветру. Но разве они не прекрасны?

— А так ли уж я хочу замуж?! — игнорируя мой вопрос, спросила царевна саму себя и отошла в уголок.

— Долго тебя не было, сыскной воевода, — тихо обратился ко мне царь, крепко сжимая в объятиях верную супругу. — Меня в полон взяли, казнить хотели, да дьяк Филька спас — уговорил притвориться евнухом безобидным. Змей сначала потребовал штаны спустить, да потом сам засмущался, сказал, что на слово верит…

— Так дьяк Груздев не предатель?

— Этого я не говорил. Он у нас тёртый калач, крутится, как петушок на палочке, свою выгоду ищет. Однако ж покуда на нашей стороне…

Всё верно. Сколько знаю Филимона Митрофановича, он в любой дырке затычка, всегда на четыре лапы приземляется, и в воде не горит, и в огне не тонет. В вопросе выживаемости перед ним любой Джеймс Бонд словно слепой кутёнок. Будь я на месте фон Дракхена, так глаз бы не спускал с этого «слуги верного»…

— Кстати, нам не пора? — Мне показалось, что в коридоре нарастает какой-то подозрительный шум.

— И то верно, Никита Иванович, — сурово кивнул государь, смешной и страшный в потёках косметики. Всё-таки бородатым русским мужикам средних лет не очень идут эффектные стрелки на глазах.

— А дорогу покажете?

— О том царицу свою проси. Уж как светлая матушка государыня скажет-повелит…

— Может, вот хоть сейчас, перед лицом общей опасности, мы хоть на пару часов можем забыть обо всех этих ваших китайских церемониях?!

— Герр Ивашов, вы есть не сметь мне дерзить! — неожиданно быстро завелась и пошла пятнами трудновозмутимая Лидия Адольфина. — Вы забыть субординацию?!

— Нет, — в свою очередь начал закипать я. — Но мне бы хотелось знать, какого лешего…

— А мне бы хотеть, чтобы вы молча выполнять приказ своего государя и своей государыни! Ферштеен зи михь?! Это вы есть во всём ви-но-ва-а-ат!!!

Наверное, это был первый случай, когда царь Горох испуганно зажал ротик собственной супруге, а я добрых полторы-две минуты орал в потолок отборным русским матом.

Сейчас мне стыдно за те слова. Признаюсь. Но какое же невероятное облегчение я испытал в тот момент, хоть раз высказав в лицо нашей милой матушке царице всё, что о ней думаю. О её Европе, о её тараканах, о её реформах, о вечном поиске крайних и о попытке переложить всё на свете на усталые плечи сотрудников милиции…

Пользуясь минутой затишья, примиряющий голос подала Василиса Премудрая:

— Вы уж простите меня, дуру грешную, необразованную, из дома отцовского замужества ради сбежавшую, а только из комнатки два коридора ведут. Так нам направо али налево?

— Налево, — переглянувшись с женой, признал размалеванный государь. Руку от её нежных губок он отнял далеко не сразу. — Там в третьем зале Баба-яга омолодившаяся сидит, а жена твоя Олёна при ней главной советчицей.