Игрался.

Бросал, наигравшись.

А они шли… несли к Марьяне обиды да слезы, молили дать приворотное. И пили горький чай, чтобы остыть, удивиться, как же вышло… устыдиться…

…и не ее вина, что стыд этот порой…

…нет, справедливо все. По заслугам. Божиня знает, как кому дорогу вести. И потому Марьяна подняла монетку.

— Что ж, если ты того желаешь, боярин, помогу я тебе… как помогу… расскажу кой о чем. Ныне-то магики все больше по науке… словоформы. Жесты. Черчение… а вот чтоб как в прежние времена… или ты силу подчинишь, или она тебя сломит… готов рискнуть?

…он был готов.

Это я еще увидела.

И то, как полыхнули ясные глаза надеждой… и даже поняла, на что он надеялся. Станет самым сильным, и тогда, быть может, она взглянет ласково. Если не полюбит, то хотя бы не отвернется, другого избравши…

— Что увидела, Зославушка? — спросила Марьяна Ивановна преласково.

А когда я не ответила — ох, не умела я быстро думать, — головой покачала.

— Опасный у тебя дар… и многие рады будут его использовать. Потому, коль не желаешь остаток дней провесть при боярине каком, которому возжелается твоими глазами чужую правду видеть, заблокируй.

Ерема чуял на себе внимательный братов взгляд. И не знал, куда спрятаться.

Рассказать?

Тогда надо будет не только об обряде, но о человеке, без которого этот обряд не совершить… и значит, о разговоре… нет, можно было бы соврать про то, что лист заветный в библиотеке отыскал, да только… не поверят.

И что с него, с листа?

Сам по себе — ничто. Тот, который к Ереме подходил, знал, что делал. Переписваючи заклятие, половину взял да вымарал.

Да только и того, что осталось, хватило, чтобы связь ослабела.

Успокоилась луна.

И Елисей спать стал сном глубоким, беспробудным, почитай. И если так, то, может, и вправду полный обряд разрубит связующие нити?

Елисей станет свободен.

И Ерема…

…он остался в библиотеке, надеясь, что тот, который подошел однажды, вернется. И опасаясь этой новой встречи, и желая ее всем сердцем своим. У него было, что спросить.

— Ты идешь? — Лис задержался и носом повел, язык высунул, воздух пробуя.

— Иди. Я еще… останусь.

Братец кивнул.

Глянул с неодобрением — мол, прежде-то не было меж нами тайн. Прежде не было. И теперь не будет. Просто… дело такое… магия на крови. И если уж мараться, то одному.

Елисей и без того натерпелся.

Ерема открыл толстенный талмуд, который взял просто, чтобы было. Читает человек, тяга к знаниям у него прорезалась. И за то хвалы удостоен быть должен.

…книга пустая.

…а обряд повторить надобно… и приходится раз в три дня, на полнолуние, стало быть, чаще… или реже? Полное бы описание получить, тогда, глядишь, Ерема и разобрался бы. Без него он, что слепой, тычется носом в углы, ищет чего… не находит.

— Доброй ночи, царевич. — Он все же пришел, человек без лица.

— И вам доброй. Как мне вас называть?

— Мором.

— Смело.

— Как уж есть…

— И чего вам от меня надобно? — Ерема не поворачивался. Он чуял, стоит Мор в шаге всего-то, но этот шаг разделяет их не хуже пропасти.

Кто он таков?

Не друг.

Но враг ли?

Добродей, которому известно больше, чем должно быть известно обыкновенному человеку. Нет, Ерема не столь наивен, чтобы поверить в бесплатную помощь. Весь вопрос в цене.

— Мне казалось, это я тебе надобен, царевич…

Тишина.

Библиотека местная и ночью открыта. Дежурит при ней старичок из слабых магиков, про которого говорят, будто назначен он был на сей пост еще первым ректором. Врут наверняка.

Даже магики столько не живут.

Старичок был глуховат.

Подслеповат.

И хватало его лишь на то, чтоб обходить огроменные залы со светляком, пересчитывая оставшихся студиозусов. Да и того довольно. На книгах небось не одно заклятье наложено. Недозволенное не вынесешь, а понесешь дозволенное — так и метку получишь.

Но все одно тишина. Благодать. Дрожит неровный светлячок, и вправду на светляка похожий, в банке запертого. Если прислушаться, слышно, как похрустывает что-то, поскрипывает…

— Решился? — Мор первым нарушил тишину, и в том увиделся признак слабости.

— Еще нет.

— Тогда зачем?

— Интересно стало, что ты взамен попросишь.

— А если ничего не попрошу?

Такого не бывает. Или?

— Кто ты?

— Мор.

— Что тебе надобно…

Мягкий смех. И холод по спине. И слова.

— Мы, кажется, уже говорили, что надобно тебе. А я… я просто могу исполнить твое желание.

— Ничего не попросив взамен?

— Хочешь, клятву принесу? На крови? — Мор отступил вбок. Ереме не было нужды поворачиваться, чтобы видеть его. Серое пятно, а не человек.

Может, и вправду не человек?

— И в чем поклянешься?

— В том, что проведу обряд разделения сутей, как то сказано в книге. И что не попрошу взамен ничего…

— И что не причинит тот обряд вреда ни мне, ни братьям…

Снова смех. И такой легкий, будто родничок по камням бежит… не мужской… или все же? Под маскою любой прятаться может.

— В этом клясться я не стану.

— Почему? — Ерема все же повернулся. Неудобственно это — искоса за собеседником наблюдать. — Присядь, раз уж беседу беседуем. Или боишься?

— Разумно опасаюсь…

…и вновь почудилось нечто до боли знакомое.

— …твои братья… несколько резковаты. Никогда не знаешь, что выкинут.

— Ты и с ними…

— А то как же. Я со всеми говорил, но только ты пожелал беседу продолжить. — Мор все же отодвинул тяжелое кресло. — Прочие… кто боится, кто… видит не то, что есть… кто… не суть важно.

Ерема кивнул.

Может, и вправду не важно. Главное, что не у него одного тайна появилась. Выходит, каждый из них… нет, не солгал. Просто промолчал. И Емелька, который всегда все по правилам делает и тем втайне гордится, хотя гордость холопу ни к чему. И Егор с его непробиваемой уверенностью, что боярская кровь его над прочими ставит… и даже Лис… его душа, его половина… смолчал.