— Не знаю, — ответил Саша и посмотрел мне в глаза.Конечно, он не знает: такие глаза не лгут. Решив, что ответ не произвел на менявпечатления, он спросил:

— Как думаешь, что означает эта красная черта?

— То, что парень вышел из игры?

— Наверное. — Он пожал плечами, все еще глядя мнев глаза, а я вздохнула:

— На всех карточках для тебя есть подсказка. Только надвух — ничего. Вик и Филин. О чем это нам говорит?

— О чем?

— Вся твоя догадливость вдруг испарилась, — пришлая в изумление. — Я думаю, ты знал этих людей.

— Возможно. Филин погиб семь месяцев назад в Германии,видишь, здесь тоже помечено красным. Про Вика я не знал… Видно, это случилосьнедавно…

— Ага… В Германии, говоришь. — Я почесала нос, апотом хмыкнула:

— Киллеры на вывоз. Ничего себе размах. То-то, я гляжу,их слишком много для нашего славного города. Должно быть, жесткая конкуренция,на каждую тысячу жителей свой киллер. И так по своей России. Даешь к концустолетия каждому российскому гражданину персонального убийцу…

— Это надо уничтожить, — сказал Саша, не разделяямоего восторга, швырнул карточки в раковину, извлек из кармана зажигалку иподжег их.

— А что, преемника не будет? — на всякий случайпоинтересовалась я, ответить он не пожелал Дождавшись, когда киллерскаякартотека превратится в пепел, Саша включил воду и ополоснул раковину, я неудержалась и съязвила:

— Прикрылся профсоюз. — Но он не обратил на мои слованикакого внимания.

До железнодорожного переезда мы добрались на такси, а дальшевдоль реки к казарме пешком. Улицы были пустынны, фонари отсутствовали, свет вокнах по причине позднего времени не горел. Я шла, то и дело спотыкаясь втемноте, Саша взял меня за руку. Ладонь у него была большая и теплая, и мнеочень захотелось прижаться к его плечу, уткнуться носом в куртку, а еще лучше —зареветь. Пожаловаться на жизнь и услышать в ответ что-нибудь бодрое иоптимистическое. Вместо этого я вздохнула и попыталась идти осторожнее.

— Устала? — вдруг спросил он.

— Не знаю… наверное. Кто он, этот Вик, скажи?

— Господи, какая разница? — От былого равнодушия вего голосе ничего не осталось, и это слегка удивило.

— Для меня есть, — разозлилась я. — Кто он?Психопат или просто сволочь, любитель выражений типа «Деньги не пахнут»?

— Он когда-то был офицером. Воевал.

— Здорово. А орденов у него нет?

— Был. Один точно. Может, больше, мы давно невстречались.

Я попыталась увидеть его лицо, но было слишком темно. Оченьжаль, любопытно, какие у него сейчас глаза.

— Там было шестнадцать человек, — сказала я, точноон об этом не знал. — Из них девять женщин и ребенок. Хотя я не знаю, зачто дают ордена на войне.

Я ожидала, что он разозлится, вместо этого Саша несколькоминут молчал, потом заметил со вздохом:

— Иногда очень трудно понять некоторые вещи. Очень…Жизнь вообще штука сложная… А за просто так на войне ордена не дают, можешьповерить мне на слово…

— Верю, — согласилась я, спорить почему-торасхотелось. — Только мне от этого не легче.

К казарме подходили в молчании. Метрах в двадцати от домаСаша неожиданно замер и сжал мою ладонь, я мгновенно покрылась потом, чувствуя,как бешено забилось сердце. Нас ждали. Словами такое не передашь, я простоощущала чье-то присутствие.

Очень осторожно Саша сделал шаг в сторону завалившихсясараев, увлекая за собой меня. И тут откуда-то справа донесся свист. Негромкийи довольно затейливый. Саша перевел дыхание, положил руку на мое плечо, точножелая успокоить, и свистнул в ответ.

Через минуту из темноты показался человек и тихо позвал:

— Ключик, ты?

— Я, — ответил Саша, и мы уже спокойно двинулисьнавстречу свистевшему.

— Были гости? — спросил Саша, голос звучалспокойно.

— Были, — кивнул Вадим. — Идем, посмотришь.Ускорив шаг, мы вышли к дому, он тонул во мраке и почему-то выглядел зловеще.

— Явились полчаса назад, двое, — объяснил Вадим,отпирая дверь. Мы вошли в гулкий коридор, вспыхнул свет, и я зажмурилась.

— Где они? — задал вопрос Саша.

— Там, в самом конце, — махнул рукой Вадим, а ятолько в этот момент сообразила, что в его руках винтовка, в темноте япочему-то подумала, что это палка. Саша воззрился на оружие с некоторымнедоумением, Вадим, словно извиняясь, пожал плечами и сказал:

— Да тихо все… Обошлось без пальбы.

Мы достигли конца коридора. Вадим толкнул дверь и первымвошел в комнату, нашарив выключатель на стене. Лампочка была тусклой и теряласьгде-то под потолком. На каменном полу, вытянув руки по швам, лежали два парня.Глаза одного закатились, кончик языка виднелся между приоткрытых губ, придаваяфизиономии шутовское выражение, как будто парень дразнился. Второй пристальносмотрел в потолок, только вряд ли что-нибудь там видел.

— Иди в комнату, — точно опомнившись, сказал мнеСаша, а я, покачав головой, ответила:

— Переживу.

Потом присела на корточки, внимательно разглядывая лицапарней. То, что оба мертвы, было ясно без подсказки.

— Вот этот был в кафе, — сообщила я, закончивосмотр. — Если я, конечно, ничего не путаю. Я была здорово напугана…

— Ты не путаешь, — кивнул Саша. —Обыскал? — Вопрос адресовался Вадиму.

— Не успел, — пожал тот плечами. — Надо былопроверить, нет ли еще кого. Их машина стоит внизу за гастрономом, там пусто.Старенький «Москвич», я думаю, ребятишки позаимствовали его в каком-нибудьдворе… — Вадим немного помолчал и добавил:

— Они знают, где тебя искать, это плохо.

— Ничего, — опускаясь на корточки, ответилСаша. — Бывало и похуже.

— Да уж, — неожиданно засмеялся Вадим, а Сашаначал обыск.

Карманы первого парня были совершенно пусты, даже крохотногоклочка бумаги и то не нашлось, зато на шее висела цепочка, толстая, витая, скрестом. Я взяла его в руки: бриллиант и четыре рубина.

— Узнаешь? — спросила я Сашу.

— Конечно, — пожал он плечами.