Телефон в кармане вибрирует. Это брат. Наконец-то дозвонился.

– Але, ты где? Я в порядке. Мать? В подвале военкомата. Ох и достала же ночью. Плачет, убивается: «Где мой сын, как он сейчас?» А ты тоже хорош – мог бы прислать эсэмэску, успокоить. Ну как ты? Воюешь на улице Героев? А почему не уехал с женой во Владик? Ей же на днях рожать. Але, але, ты меня слышишь? Дерьмо, а не связь. Ну ничего. Зато я знаю, что брат жив… Тсс, что за шум, слышите? Наши? Нет, говорят по-грузински. Наверное, улицу прочесывают… Короче, так: пробираемся к развалинам вон того дома и встретим гадов как в девяносто первом.

* * *

Девятого вечером грузины оставили Цхинвал, а утром десятого в город вошли российские войска. У разрушенного дома на тротуаре сидел седой очкарик с автоматом и курил. В пяти шагах от него лежали накрытые плащ-палаткой трупы. Мимо прогрохотал танк. Следующий за ним, качнувшись, остановился. Из люка появилась голова в шлемофоне.

– Дядя! – крикнул танкист. – Не подскажешь, где улица Сталина?

– Это и есть улица Сталина, – усмехнулся очкарик.

– Можно погромче? Ничего не слышно! А кто под брезентом?

– Добровольцы, – ответил очкарик и, сняв очки, вытер глаза рукавом маскхалата.

Эсэмэска догнала меня на улице Джапаридзе около горящего дома. Я вытащил мобильный из кармана джинсов, сквозь грязные линзы посмотрел на дисплей. Новое сообщение от Ольги: «В новостях показывают страшные вещи. Из твоих родных никто не пострадал? У меня билет на завтра. Может, лучше сдать его и не ехать?» Кровля трещит, как будто идет ожесточенная перестрелка. На самом деле пока затишье. Догадываюсь почему. После артобстрела грузины снова начнут прочесывать остатки улиц. Суки, своих бомбить не станут. До зачистки я успею написать ответ. «Любимая, все в порядке. Приезжай. В любом случае ты отдохнешь в Цее. Стас уже там и ждет тебя. У них какой-то художественный форум. Целую». Отправил. Подождал, пока придет отчет, и поплелся дальше. В одной руке автомат, в другой мобильник. Кому позвонить? Кого позвать на помощь? Может, 911? Сунул телефон обратно в карман. Мне кажется, я двигаюсь медленней улитки, оставляя за собой влажный след. Оглянулся. Нет, не видно мокрой дорожки на асфальте из-за ветвей, накрывших зеленым ковром дорогу. Когда все это кончится? Наверное, после того как перестану потеть. Скорей бы вечер. Но кажется, будто время растворилось в пространстве и день, раскаленный лучами солнца и огнем пожаров, никогда уже не сменится прохладой ночи с голубыми звездами и луной.

Несколько здоровенных ребят идут за мной в молчании. О чем они думают? Может, о родных, успевших эвакуироваться во Владик? Недавно разговаривали с ними по мобильным. Тот, в хвосте, совсем еще зеленый, твердил о своей любви какой-то девушке и грозился убить ее жениха. Другой хотел услышать голос сынишки и не то плакал, не то смеялся. А бородатый орал в трубку: «Папа, ты жив?! Слава богу! А то мы думали, ты погиб при ночном обстреле! Где ты сейчас? Где-где?! Хоть бы предупредил, когда драпал, вонючий кусок дерьма! У меня больше нет отца! Слышишь, мать твою? Сменю фамилию, если только выберусь из этого ада!» А мой старик даже не позвонил, не спросил, живы ли мы с матерью и братом. Впрочем, может, из-за плохой связи, а эсэмэски писать отец так и не научился…

Мы актеры, играющие в дешевом боевике. И декорации подходящие: в глубине сада, куда мы зашли перевести дух, дом в пробоинах, виднеется убогая, как исподнее старухи, утварь. Режиссер – копия Денни Де Вито. Коротышка, хлопая в ладоши, орет в мегафон:

– Так, мотор! Дубль пять! Ты!

– Я?

– Ну да, ты! Встаешь и усталой походкой направляешься к трупу женщины.

– А где она? Я ее не вижу.

– Протри очки, она под забором в крапиве.

– Бог мой, у нее же нет головы!

– Можешь слегка блевануть, как в голливудском фильме.

– А это обязательно?

– Вообще-то в сценарии этого нет. Ладно, берешь одну из веток и накрываешь тело.

– Угу.

– Остальные тоже идут к телу. Все смотрят. Теперь отхо2дите в тень дерева, усаживаетесь там поудобнее и достаете мобильники. Внимание: снимаем сцену прощания с родными. Так, больше драмы, больше слез! Вас в любой момент могут убить или взять в плен. Так, хорошо. Снято! Молодцы. Отдохнули? Теперь выбираетесь из сада на улицу и ужасаетесь при виде младенца, раздавленного гусеницами танка.

– Твою мать, да что же это такое!

– Может, это кукла?!

– Какая, на хрен, кукла? Это, наверное, ребенок той женщины в саду…

– Хорошо. Снято! Крадетесь дальше, словно тигры. Эй, к тебе обращаюсь!

– Я?

– Да, ты! Почему не крадешься? Впрочем, можете пятиться хоть раком, все равно попадетесь на зуб гигантскому ящеру. Так, выпускаем дракона…

Ох, устал. Но сердце бьется, требуя движений, чтобы страх не сжал его в своей мерзкой склизкой лапе. Мозг я глушу транквилизаторами. Проглотил уже черт знает сколько. Тормозни, надо экономить. Что бы я делал без таблеток? Хорошо, три дня назад в аптеке затарился. Как будто предчувствовал. Да, все знали о войне, но отмахивались: авось пронесет, а если нет, то не впервой. Но никому и в голову не могло прийти, что грузины применят «Град» и авиацию. Буго оказался пророком. Когда увижу его, поклонюсь в ноги. Все его предсказания сбылись.

– Эти ночные перестрелки между постами – херня, – твердил он страдающим от похмелья слушателям на площади. – Война начнется, как только свиньи станут стрелять по городу. Сначала они применят дальнобойную артиллерию, «Град», минометы. Затем налетит авиация и сровняет остатки Цхинвала с землей. Ковровое бомбометание, знаете ли… И вот когда здесь будет чисто, как в поле, их тридцатитысячная армия, обученная лучшими специалистами НАТО, пройдет по нашим останкам победным маршем.

– Грузины не посмеют, – не верили убеленные сединами оппоненты с красными от пьянства лицами.

– Русские не допустят этого, – добавлял какой-нибудь Фома неверующий.

Буго в такие минуты распалялся и напоминал мне Тараса Бульбу, учившего своих сыновей уму-разуму. Бывший боксер, он мог вздуть любого, и все знали об этом. Но к физической силе и технике бокса – хук справа, хук слева – Буго редко прибегал. У него был дар убеждения. Ко всему прочему он одним из первых открыл огонь по грузинской милиции в январе девяносто первого. Сам Парпат приходил к нему за советом. Ей-богу, собственными ушами слышал! Да чтоб я ослеп, если вру! И Буго давал ему дельные советы, на которые Парпату по большому счету было наплевать. Командор внимательно выслушивал его, а потом делал по-своему.

– С чего ты взял? – заводился пророк пуще прежнего. – Хорошо, давай поставим вопрос так. У тебя есть взрослый сын?

– У меня их двое, – отвечал Фома. – Один в ополчении, другой в Москве учится. А моя дочка за твоего же родственника замуж вышла. Вместе на свадьбе гуляли. Помнишь, как из громадных рогов пили вино за молодых? Да, пьешь ты важно… Но при чем тут дети?